На другом берегу любви - Анастасия Ригерман

же! Но вскоре они меняют тактику, оказавшись в разы сообразительнее своего товарища. Эти бестолочи, будто сговорившись, ни с того ни с сего валятся наземь друг на друга, образуя подобие пригорка, и самый длинный из них вот уже без труда дотягивается до первого сука. Ухватившись за него, зомбак ловко подтягивается.

— Нет, нет, нет, парни! Мы так не договаривались. Стать вашим завтраком, или одним из вас в мои планы точно не входило, — осматриваюсь по сторонам в поисках того, чем можно было бы обороняться. Но, как назло, не нахожу ничего подходящего.

Убегать от этой настырной вонючки до самой верхушки — не вариант. Дерево все равно закончится, и я окажусь в ловушке. Другое дело на земле. Я видел, с какой скоростью они передвигаются. Я в разы быстрее и проворнее. Там у меня будет хотя бы шанс. Тогда, долго не думая, я спрыгиваю вниз, на землю.

— У-у-у-у! — раздается уже где-то совсем близко волчий вой, пробирая до мурашек.

Ну конечно, только тебя мне и не хватало для полного счастья.

Глава 8.2

Брат по несчастью

С одной стороны зомбаки, с другой — волки. Так себе выбор. Но и умирать я пока не собираюсь. Выход всегда есть, должен быть.

Настырный мертвяк с впалыми глазницами наступает. Я все дальше продолжаю углубляться в сторону болот, о чем говорит чавкающая влажная земля под ногами. Только передвигаться становиться все сложнее, бежать не выходит. Каждый шаг приходится выверять, чтобы не упасть и не увязнуть. И передвигаюсь я теперь не многим быстрее моих преследователей.

Выскочивший из кустарника волк, или кто-то похожий на него, потому что таких крупных волков я отродясь не видел даже по телеку, к моему удивлению, набрасывается вовсе не на меня, а на самого прыткого мертвяка. Острые зубы вонзаются в прогнившую плоть, с хрустом дробят кости, разрывают бедолагу на части.

«Вот и все, теперь мне точно капец!» — ухает сердце куда-то в пятки.

У этих мертвяков и жрать-то совсем нечего. Да и пахнут они отвратно. На такой перекус нормальное живое существо вряд ли соблазнилось бы. Другое дело я, столько лет на дорожке в бассейне работавший над своими мышцами.

Нервно сглатываю, заставляя себя выйти из ступора и продолжать двигаться. Даже сейчас хочется верить в лучшее. Спортивная закалка не дает сложить руки. Я должен бороться за свою жизнь. И я отступаю подальше от места кровавой расправы в надежде улизнуть.

Волк позволяет сделать это, даже не смотрит в мою сторону, методично разрывая зомбаков на части одного за другим. Правда, последний, оказывается не так прост, и здоровый волчара жалобно подвывает, словно тому удалось его ранить.

«Ну, где же ты, брат, оборачивайся!» — слышу я в своей голове вполне разборчиво. — «Или все еще дуешься, что не помог тебе в новолуние? Так я и сам себя не прощу, что послушался отца. Уже третьи сутки тебя ищу по всей округе, надежду потерял, пока наконец не уловил твой запах».

— Вот и глюки начались, — констатирую факт, отмахиваясь от наваждения. Тоже мне брат… Если только по несчастью.

А там, позади, борьба продолжается, и волчара снова жалобно скулит.

«Милош, помоги! Ты же никогда меня не бросал, не уходи, брат! Этот мертвяк мне, кажется, ребро сломал», — и голос совсем молодой, не мужской, а скорее мальчишеский.

Не знаю, что на меня находит, или я окончательно сбрендил? Да, никакой я не Милош, и уж точно ему не брат, но пока и этот волчара ничего плохого мне не сделал. По факту только выручил.

И я действительно возвращаюсь. Поднимаю корягу покрепче, о которую совсем недавно споткнулся в темноте, и с размаху сношу ей башку приставучему зомбаку. Занятый разборками с волком, он и не заметил, как я подошел со спины, а теперь, лишенный головы, будто выключенный робот падает на землю.

Волчара, со всем вниманием проследивший за его падением, поднимает на меня свою взлохмаченную голову и скалится. Или это он так улыбается от радости? Ну, не знаю. Как я к нему не присматриваюсь, страшный, зараза. Лишь глаза на удивление живые и понимающие, будто человеческие.

В несколько ловких шагов он сокращает расстояние между нами. Я и шелохнуться не успеваю от такой реакции, или что-то сообразить. А потом… Потом он утыкается своим мохнатым лбом в мой живот, и трется, будто подставляет голову для поглаживания.

У меня нет слов, одни эмоции. Ужас, удивление, радость от того, что я все еще жив — все смешалось в один огромный клубок из нервов. Медленно опускаю руки, поглаживая зверюгу по голове, и тот снова телепатически со мной заговаривает.

— Ну, ты как, сильно потрепали? Поэтому не обернулся?

— Ничего. Жить буду, — отвечаю вслух, и он меня понимает. Поднимает к моему лицу пронзительный взгляд и даже виляет хвостом на манер собаки.

— Как же я рад, Милош, что ты выжил! И что за горы не ушел, хоть сгоряча грозился, не бросил нас с отцом и матерью. Я знал, что не бросишь. Ты не такой. И отец до последнего верил'.

Он все говорит и говорит. А я и сам не знаю, кто я теперь такой, и уж точно понятия не имею про этого Милоша. Но, если так надо, я готов подыграть. Лишь бы болтливый волчара не сожрал меня по утру, когда при солнечном свете получше рассмотрит.

— Одного не пойму, как тебя в сектор сглаза занесло?

— Куда-куда? — нервно усмехаюсь, услышав от волка про «Сектор газа». Может, и в этом мире не все потеряно?

— Это ж болота, ведьмина земля. Сглаз нашлет, не отмоешься! Ты же сам учил меня ни при каких обстоятельствах сюда не соваться.

— Случайно вышло, — не нахожу лучшего ответа.

— Идти сможешь? — поднимает на меня взгляд внимательных глаз. — Если обернешься, до дома на четырех лапах быстрее доберемся.

— Не думаю, что у меня получится, — говорю с полной искренностью, и волк понятливо кивает.

— Это все из-за ранений, ясно. Ладно, к утру и так дойдем. Я бы тебя подвез, но, извини, брат, у самого ребра гудят.

Так мы и пробираемся по лесу на пару с волком, перекидываясь непонятными фразами. Мне бы расспросить его обо всем: где я оказался, что это были за твари, почему я так разборчиво слышу его голос в своих мыслях, как его звать, в конце концов? Но я стараюсь меньше говорить и больше слушать, раз выдаю себя за его брата, по крупицам собирая информацию об этом