Два плюс два или строптивая любовь майора Белова - Алекс Коваль

Понял, слова «спасибо» в ее лексиконе не существует.

Вооружившись ведрами и тряпками, мы начинаем драить кабинет. Полчаса – полет нормальный. Мы почти достигли гармонии в наших отношениях.

Почти…

Весь баланс идет псу под хвост, когда Евгения открывает рот.

– Это все ваша вина, Назар!

– Да кто же спорит.

Спорить с женщиной – себе дороже. Этот урок я выучил еще до того, как научился формулировать сложноподчиненные предложения.

– До вашего появления у меня рос примерный и правильный сын. А что сейчас?

– А что сейчас?

– Второй поход к директору за неделю и порча школьного имущества. Это все ужасное влияние вашего ребенка.

– Или слабые нервы у вашего пацана.

– У моего сына все прекрасно с нервной системой.

– Тогда чего он такой ведомый?

– Кирилл не ведомый! Просто он защищается от нападок вашей же дочери.

– Иногда, когда женщина барагозит, мужчине будет правильней промолчать.

– И часто вы так… молчите?

Я хмыкаю и ничего не отвечаю.

Девушка раздувает ноздри от возмущения.

Три, два, один…

– То есть я, по-вашему, сейчас барагозю?

– Очень на то похоже, Жень Санна.

– Я вам не «Жень Санна», а Евгения Александровна! – упирает руки в бока Евгения.

– Ага, – ухмыляюсь я и мажу по ней взглядом, – а в ноги вам с поклоном не упасть, Евгения Александровна? – отворачиваюсь, а у самого в башке преступно развратные мысли петардами взрываются.

Все-таки горячая, стерва! Особенно в этом брючном костюме винного цвета, пиджак от которого она только что скинула, оголяя острые лопатки и красивые плечи, совсем не прикрытые тонкими бретельками майки. Кожа нежно-розового цвета. Как у девчонки. Совсем не смуглая, как у большинства южанок. Да, фигурка у этой Ежовой – огонь. В отличие от характера. Хотя он тоже огонь. Такой огонь, что хочется ее сжечь в этом огне нахрен! Или заткнуть рот. На худой конец. В свете ее сексуальности – заткнуть не самым тривиальным способом. Такие приличным малознакомым девушкам не предлагают.

– Увольте, как-нибудь перебьюсь и без вашего поклона, – бросает Женя, смачивая тряпку в ведре.

Я делаю то же самое и тянусь к пятну на оконной раме.

– И вообще, – говорю, – ты излишне драматизируешь. Это просто краски.

– Сначала просто порванная форма. Потом просто краски. Дальше что? Просто причинение телесного вреда по неосторожности? А потом просто учет в ПДН? Все-то у вас просто, Назар Савельевич. Вот из-за такого вашего с женой пофигистического отношения к воспитанию дочери она и выросла у вас пацанкой!

«Вашего с женой», как ножом по сердцу с размаху, по самую рукоятку. Пальцы на тряпке машинально сжимаю сильнее. За грудиной бьют тупые отголоски старой, закостенелой от времени боли.

– Нет у меня жены, а у Таси матери.

– То есть как нет жены и матери?

– Вот так – нет. – Припечатываю ее взглядом, показывая, что на этом тема закрыта.

Евгения открывает и тут же закрывает свой рот. Я отворачиваюсь, чувствуя ее взгляд каждым гребаным нервным окончанием в затылке. Игнорирую любую попытку продолжить этот разговор. Немного выдыхаю, когда она возвращается к оттиранию пятна желтой краски с дверцы шкафа. Молча.

Между нами повисает такое густое напряжение, что хоть ложкой ешь. Тишина кабинета давит на уши. Разбавляют ее только шумы, доносящиеся из школьного коридора, где носятся выпущенные звонком на волю ученики. Мысли как-то неожиданно улетают в мои школьные годы. Золотое было время. Отбитое напрочь! С моих губ слетает ухмылка. Вот мы тогда с пацанами «чудили», так «чудили». Нынешним школярам такие проказы и не снились.

– Все мы в детстве куролесили, – заговариваю я первый. – Итог и похуже бывал. Не стоит свирепствовать из-за этого, – киваю на размалеванные стены.

– У меня такого никогда не было. Я была примерной и прилежной ученицей.

– Та самая зануда отличница, у которой все списывали, но с которой никто не хотел дружить? – посмеиваюсь я совсем не злобно. – Дай угадаю, родители какие-нибудь невьебенные академики с кучей регалий и голубой кровью, принимающие пищу исключительно из серебряного сервиза?

– Вы ничего обо мне не знаете! – запускает в меня грязную тряпку Евгения, неожиданно страшно разозлившись. – Ничего! – вскрикивает, заводясь.

Тряпка попадает мне в плечо, оставляя влажный грязный след на рукаве футболки.

– Ты тоже меня узнать не особо торопишься, – возвращаю я ей тот же жест, также швырнув грязный «снаряд». Намеренно запуская его чуть правее. В стену. Не совсем же я мудак.

Женя охает, отскакивая.

– Да вы – мужчины – вообще любите судить поверхностно!

– Не надо обобщать.

– А разве я не права? Красивая – значит тупая. Прилежная ученица – значит зануда с родителями академиками. Богатая – значит чья-то содержанка. Вам даже в голову не приходит, что за шикарным фасадом может скрываться что-то более серьезное, чем просто зачетная грудь и классная задница!

– Это мы сейчас уже на что-то глубоко личное, что ли, перешли? Я ни слова не сказал тебе о твоей груди и заднице. Хотя признаю, и то и другое оценил на пять баллов.

– А лучше бы оценили мозги!

– За те короткие встречи, что у нас случались, как-то не выходило оценить твои мозги.

– Это вы меня сейчас так завуалированно назвали тупой? А перед этим сказали, что я барагозю. То есть, исходя из ваших сегодняшних слов, я тупая скандалистка? Такое у вас сложилось обо мне мнение?

– Не совсем, – криво улыбаюсь я, чисто из желания позлить, – но близко, – договариваю, по большей части так не считая. Она, может, и импульсивная, эмоциональная и немного истеричная, но точно не глупая женщина.

Глаза Евгении наливаются кровью. Щеки идут пунцовыми пятнами. Она возмущенно хлопает губами, набирая в легкие больше и еще больше воздуха и выдает на весь второй этаж школы громогласно-визгливое:

– Хамло!

Моргнуть не успеваю, как дамочка хватает с парты древнее, видавшее виды алюминиевое ведро с грязной водой, и со всей дури запускает его в мою сторону.

Хорошо, что с реакцией у меня порядок. Я резко уворачиваюсь, и моя черепушка остается цела. В отличие от школьного окна, которое увернуться в принципе было не способно. От соприкосновения с ведром оно со звоном и треском бьется. Мелкие осколки разлетаются по полу, распуская солнечные блики по оранжевым стенам кабинета. Вода серыми ручьями стекает по подоконнику, оставляя за собой грязные разводы. С первого этажа слышится приглушенный грохот алюминия, свалившегося на асфальт.

Пиздец. Слава богу, ведро приземлилось не на голову какому-нибудь ученику. А то, то самое причинение вреда по неосторожности было как никогда близко.

Смотрю на Евгению. Она отвечает мне испуганным взглядом своих зеленых, как два изумруда, глаз. Прикрывает рот ладонями, по