Бывшие. Двойня для босса - Алла Ларина

Он судорожно стискивает челюсти, втягивает воздух сквозь зубы, будто от боли, словно я опять ударила его наотмашь.

– Уходи! – роняю последнее слово и отворачиваюсь.

Глава 21

Тишина за спиной так давит, что я сутулюсь, потом ложусь, сжимаюсь в комочек, обхватывая себя руками за плечи и подтягивая колени к груди

Мне бы расставить уже все точки над «I», выслушать всё, что он там хочет мне сказать, и закрыть всю эту тему.

Но я сейчас ничего не соображаю.

Мне плохо.

Меня трясёт.

Меня тошнит.

Болят глаза, болит сорванное горло…

И только представляю, как придётся ещё выслушивать какие-то объяснения, как становится ещё хуже, хотя, казалось бы, куда ещё-то…

«Пожалуйста, пойми! Пожалуйста, уйди и оставь меня в покое! Только не сейчас!» – умоляю беззвучно, про себя, потому что вслух даже губами шевельнуть не могу.

Не знаю, как, но Давид, похоже, понимает…

И подчиняется.

Я слышу тяжёлые шаги, потом осторожно, тихо закрывается дверь.

Ушёл… Спасибо тебе, Господи!

Мне казалось, что я снова начну плакать после его ухода, но, видимо, слёзы иссякли.

Натягиваю на себя одеяло, переворачиваюсь на спину и утыкаюсь невидящим взглядом в потолок.

Чувствую себя так, как будто у меня галлюцинации…

Передо мной словно проплывает прошлое.

Вот наша первая встреча. Он тогда показался мне таким по-мужски красивым. Свидания, поцелуи, всё более и более смелые и откровенные… Наш первый раз. Давид стал моим первым и единственным мужчиной, он был так осторожен и так счастлив… Предложение… Момент, когда я поняла, что беременна.

Усталый мозг отказывается воспринимать всплывающие образы, замещая их другими, из воображения. Маленький мальчик, почему-то очень похожий на Давида. Но это не один из моих сыновей, нет, этому мальчику года четыре… И он какой-то слишком серьёзный для ребёнка. Чересчур. А взгляд…

Меня продирает ознобом даже в этом состоянии полусна-полубодрствования, и от ужаса я резко распахиваю глаза.

Иррациональный страх не даёт заснуть. И просто лежать больше не получается. А ещё я понимаю, что если не попью, то, кажется, просто умру от обезвоживания. Ну правильно, я и так пить хотела, а потом ещё и нарыдалась.

Кое-как поднимаюсь, нахожу чайник, который почему-то оказывается под столом, и выхожу в коридор.

Нервная система у меня, кажется, приказала долго жить, потому что я даже не вздрагиваю, увидев напротив двери в мой номер Мещерского, сидящего на полу, прислонившись к стене.

Давно, похоже, сидящего. Видимо, вот как вышел от меня, так и сел. Рубашка расстёгнута сверху на несколько пуговиц, галстук валяется рядом. Поднимает на меня взгляд и смотрит, ни слова не говоря.

И такое я вижу в его глазах, что, сама от себя не ожидая, спрашиваю тихо:

– Что ты здесь делаешь?

Дурацкий вопрос, да. Но Давид отвечает, и у меня заходится сердце от безжалостной честности, которой я от него раньше не слышала:

– Страшно уходить далеко. Боюсь ложиться спать. Вдруг проснусь, а мне только приснилось, что ты жива.

Мысленно застонав, тащусь к кулеру, который стоит тут же, в углу.

Давид молча следит за мной взглядом, не отрываясь ни на секунду, точно так же следит, как я иду обратно.

Не просит, ничего не делает, но я понимаю – он не сдвинется с места.

Да что ж такое-то… вот исторически все наши женщины ведутся на жалость…

«Она его за муки полюбила, а он её – за состраданье к ним…»

Всё уже написано до нас, как говорится.

А ещё, похоже, психика у меня всё-таки значительно крепче, чем я о ней думала. Потому что мозги уже встали на место, и способность соображать вернулась, хотя изматывающая усталость никуда не делась.

– Хватит сидеть на полу, простудишься, – говорю тихо. – Вставай. Пойдём.

Мещерский неверяще смотрит на меня, медленно поднимается, а я захожу в номер и иду ставить чайник.

– Будешь чай? – спрашиваю, не глядя на него.

– А… можно? То есть, да, конечно, спасибо, – такое ощущение, что теперь он растерян и не понимает, что происходит.

Да я и сама не понимаю. Но, похоже, истерика что-то сдвинула в моей голове. Глупо, но ощущение такое, словно поток слёз смыл часть грязи со старой обиды, и я почти… почти готова к диалогу. Хотя, чувствую, тяжко мне ещё придётся.

Кидаю взгляд на мужчину, который явно не знает, как бы ему так сесть, чтобы занять поменьше места в пространстве. Ну, ему тоже придётся тяжко. И жалеть я его не буду! Заслужил!

Протягиваю Давиду чашку с пакетиком чёрного чая.

– Осторожно, горячо, – говорю машинально.

– Спасибо, – отвечает он тихо.

Себе наливаю зелёный. В углу комнаты стоит небольшое кресло, прямо рядом с кроватью. Сбоку как раз стол, за которым с другой стороны сидит Мещерский. Сажусь в кресло немного боком, перекидываю ноги через мягкий бортик, упираю ступни в матрас. Беру чашку, откидываюсь головой на спинку и стену за ней.

– Давай помолчим, хорошо? – говорю негромко в пространство.

– Конечно, – такой же негромкий ответ.

И я закрываю глаза. Странно, но мне становится чуть спокойнее. Чувствую, что Давид не отводит от меня взгляда, но даже это не особенно мешает.

Спустя какое-то время впадаю в лёгкую дрёму – всё-таки уже давно перевалило за середину ночи.

– Не дёргайся, любовь моя… ты сейчас шею себе свернёшь. Вот так, просто давай подложу тебе подушку.

Я даже толком не понимаю, кому принадлежит голос, но слегка улыбаюсь, устраиваюсь удобнее и окончательно проваливаюсь в сон.

Глава 22

Давид

Я думал, что хуже, чем было в детстве, мне не будет.

Думал, что справился и оставил всё позади.

Но одна-единственная фраза вернула меня в то время, когда страшно было закрывать глаза. Потому что любой сон означал обязательный кошмар.

«Это всё… полностью… твоя вина!»

Слова на разные лады крутятся в голове, одновременно выкручивая все жилы и суставы.

Легче не становится. Легче и не станет.

И я заслужил… Но это ничего не меняет.

Воздух становится пригодным для дыхания только рядом с ней.

Рядом с женщиной, которую я мысленно похоронил.

Но которая оказалась жива.

Господи, жива…

Накинув на заснувшую Аделину одеяло, чтобы не замёрзла, и подложив подушку, возвращаюсь на своё место.

Не отрываясь, смотрю на спящую девушку. И как до меня только не дошло сразу?.. Аделина Юрьевна – Лина Георгиевна. Её лицо. Её голос.

Я просто слишком долго приучал себя не искать её в любой женщине, отвечаю сам себе.