Царствование Розы - Кейт Голден

Я сглотнула ком в горле.

— Я не могла больше смотреть, как ты хромаешь.

— Да, — он не отводил взгляда, полный тихой уверенности. — А могла бы.

Слова показались мне знакомыми, хотя я не могла их вспомнить. Но воспоминание померкло, пока мы молча шли обратно в мою позолоченную, бархатную тюрьму.

Глава 7

КЕЙН

К тому времени, как мои сапоги коснулись почвы Сумеречного Леса, я не удивился, обнаружив рыжеватые листья и приятную прохладу в воздухе. Воздух был свежим и чистым, пахнущим дождем, пропитавшим мох, и свежей землей. Арвен бы понравилось это одеяло из рыжего, багряного и бронзового над головой — это напомнило бы ей о ее матери, ее детстве. В Янтарном деревья сбрасывают такие яркие листья круглый год.

Я вернулся как раз к последнему погожему осеннему дню, прежде чем зима укутает мой замок. Лето ускользнуло, пока я падал в бездну, заваленную снегом и непроглядной скорбью. Я успел к самому исходу поры, что воскрешала образ моей убитой…

Возьми себя в руки. Нельзя злиться на времена года.

Луфтальвор издал низкий хрюкающий звук и уставился на меня своим розовым рылом. Его глаза смягчились чем-то, что я не мог определить. Возможно, это была жалость. Я потрепал его по загривку, и, фыркнув, этот лохматый крылатый бык ринулся в небо.

Его крылья резали ослепительную синеву.

В моей груди взмыла зависть. Тоска. Острая, раскалывающая боль.

Как бы я хотел быть таким же свободным.

А под ногами хрустела гниющая листва, клочья багреца и золота, похожие на обрывки былого праздника. Солнце слепило мои уставшие глаза и жгло потрескавшиеся губы.

И… возможно, не было смысла делать еще один шаг.

Ничто не вернет Арвен. А я был чертовым эгоистичным ублюдком. Таким и всегда был. С какого хера мне были нужны эти королевства, мой отец, да и все остальное?

Я не хотел жить. Я желал быть с Арвен, и существование было лишь средством для этого. Может, свести счеты прямо здесь и сейчас, отдав свое тело на пир червям. Возможно, я обрету ее в ничто.

Но как бы ни звало меня забвение — как бы ни приросли к земле сапоги, как бы ни дрожали от измождения руки — я все же побрел к дозорным башням, еле волча непокорные ноги.

Сдаться сейчас — означало бы осквернить ее память. Осквернить ее храбрость. Ее надежду.

Стены Шэдоухолда были окружены часовыми — возвышающимися каменными башнями, которые охранялись круглосуточно, готовые в любой момент поднять тревогу против всего, что бродит в моих лесах и не должно там быть.

— Мой король?

Солдат, окликнувший меня сверху, нашел меня раньше, чем я его.

Я прищурился, вглядываясь в яркий полог леса, пока не смог разглядеть каменный бруствер и темное, исхудалое лицо, высунувшееся из него. Человек снял с головы грозный шлем и смотрел на меня с чем-то вроде благоговения.

Я выглядел настолько разбитым? Они не думали, что я вернусь?

Виню ли я их?

Протрубил рог. Громовой звук прокатился по лесу и ворвался в твердыню впереди. Когда я миновал рощицу темных, искривленных деревьев, передо мной со скрипом распахнулись кованые железные ворота. Этот скрип звучал как первые ноты песни, которую я выучил давным-давно.

За ними высился мой готический замок.

Шэдоухолд.

Все витражные окна, подсвеченные изнутри, мои знамена, шпили и каменная кладка, так тщательно выгравированные и вырезанные. Море красочных походных палаток. Крепость, которую я превратил в дом не только для себя, и для нее, но и для стольких невинных смертных и полукровок. Мужчин, женщин и детей, которые построили здесь полную, насыщенную жизнь.

Да и доля эгоизма, капля гордости не желала, чтобы они наблюдали мою жалкую походку у ворот.

Не позволяли всем этим людям, что доверили мне свою защиту, тем, кто пересек пролив со мной, бежав из Люмеры ради лучшей доли, увидеть своего короля опустошенным горем и отмороженным. В синяках, истощенным и раненными.

И вот я застыл на краю замкового обрыва, вновь скованный холодом, мои ноги отказывались нести меня ни вперед, ни назад, пока рев рога возвещал о моем возвращении.

Неподвижный, как сама смерть. Слабее, чем когда-либо.

Мужчины в казармах опустили мечи, арбалеты и окорока. Женщины и дети с яблоками и тыквами замерли при виде моего жестокого вида.

Тишина разорвала бодрящий осенний воздух.

Одно единственное глянцевое красное яблоко выпало из опрокинутой плетеной корзины и покатилось по сухой траве.

Тысячи глаз уставились на меня. Ни один человек не пошевелился, не заговорил, даже не дрогнул. Мне показалось, что они тоже затаили дыхание.

А потом, хотя я не мог понять почему, один крепкий, густобровый солдат, лишь в половине своих доспехов, опустился на колено. Одним коленом прижался к земле, шлем в руках, взгляд устремлен на меня.

Не успел я отреагировать, как два солдата рядом с ним последовали его примеру. Встали на колени, сняли шлемы. Взгляды твердые и непоколебимые.

Как могучая океанская волна, медленно нарастающая и затем обрушивающаяся вся разом — вся казарма склонилась передо мной на колени. Море мужчин, женщин, детей — солдат, знати, батраков18 — кланяющихся своему заблудшему королю, вернувшемуся домой к ним. Ради них.

И именно эта правда заставила мои ноги двинуться вниз по широкой аллее между всеми коленопреклоненными лицами. Эта правда заставила мои глаза гореть, а горло сжаться.

Арвен была мертва.

Я не ездил в Жемчужное и не пробивался домой ради нее. И, возможно, я не хотел признавать это себе — что ни один мой доблестный поступок не вернет ее — но я нашел Белого Ворона, и я убью моего отца, не ради Арвен, а ради этих людей. Они заслуживают короля, который будет сражаться за них, что бы ни случилось.

Я провел десятилетия, движимый местью. Но Арвен знала о Лазаре всего несколько месяцев и все же отдала свою жизнь в надежде защитить жителей Эвенделла. Она тоже любила этих людей. И даже если я и хотел присоединиться к ней — покончить с собой и посмотреть, смогут ли наши души снова оказаться в одном мире — я не сделаю этого. Пока нет.

Только когда я смогу отправить Лазаря в могилу вместе с собой. Я не оставлю этих невинных людей в его когтях.

Стыд должен был бы наполнить меня, когда я увидел их непоколебимые лица — я так долго сражался не за те