Когда оживает сердце - Ханна Бейли

– Да ладно, Кейт же едет. Будет весело.

– Дорогая, если ты считаешь аукцион домашнего скота развлечением, тебя ждет большое разочарование.

Его рот кривится в подобии улыбки, и я понимаю – это мой шанс. Он сдается и соглашается на все, стоит мне проявить настойчивость. Что ж, иногда все средства хороши.

– А все-таки ты улыбаешься, потому что находишь мой интерес милым. – Я хлопаю ресницами. – И потом, откуда тебе знать, как я развлекаюсь. Так можно с вами? Ну, пожалуйста!

– Выезжаем в десять. И чтоб ни одной жалобы на долгую дорогу или скучный аукцион.

Откинувшись на спинку стула, триумфально отхлебываю из кружки. Остин не сводит с меня вопросительного взгляда, отложив журнал о скотоводстве.

– Разве тебе не нужно собраться?

– Так я и знала. – Я подмигиваю и встаю, допивая кофе. – Ты, конечно, не хочешь, чтобы я ехала, зато очень хочешь, чтобы я убралась восвояси. Что ж, из двух зол.

Когда Кейт рассказывала о поездке, она забыла упомянуть, что мне предстоит провести два часа зажатой между Остином и Джексоном на переднем сиденье пикапа. Большую часть заднего занимает громоздкое автокресло Одессы.

Забираясь в машину, Остин задевает меня ногой, разжигая настоящий пожар пониже пупка. В воздухе повисает густой аромат геля для душа, пряное древесное благоухание проникает в легкие с каждым вдохом. И я дышу – часто, неглубоко, стараясь не привлекать внимания.

– Мне бы как-нибудь…

Остин просовывает руку между моих ног. По коже бегут мурашки; повезло, что я в джинсах и лонгсливе. Его ручища ложится на рычаг переключения передач и врубает первую. Предплечье слегка касается моей ноги, и я еле сдерживаюсь, чтобы не сжать бедра. Джексон и Кейт болтают без умолку, но я их почти не слышу.

Миновав Уэллс-Каньон, мы выезжаем на шоссе. Чудо, что к этому времени я еще жива, потому что всю дорогу еле дышала. Когда Остин, наконец, кладет вторую ладонь на руль, я распрямляю скрещенные на груди руки и устраиваю их по бокам. Надеюсь, мои пальцы на бедре Остина заставляют его чувствовать то же, что я последние тридцать километров.

К концу поездки я изнурена до предела, тем не менее не хочу, чтобы эта странная близость прерывалась. Остин сворачивает на парковку. Рядом с огромным бетонным зданием уже стоят десятки других пикапов, большинство с прицепами.

– На лошадку! – требует Одесса, едва ступив на землю.

Дядя Остин покорно подхватывает девочку одной рукой и привычным движением сажает на плечи.

– Не души меня, – строго говорит он, когда маленькие ручки сжимают его шею, – а не то выставлю тебя на аукцион.

Она хихикает, беззаботно болтая ногами. Рука Остина ловит крохотный ковбойский сапожок в дюйме от своей груди.

– И без шенкелей, юная мисс! Мы не на родео!

Прикрыв рот рукой, прячу улыбку и вхожу вслед за ними внутрь через тяжелые двойные двери. Джексон сворачивает к подсобным помещениям, мы с Остином и Кейт идем дальше, к табличке «Продажа скота». От самого потолка к круглому загону с двумя выходами спускаются трибуны. Все вокруг пропитано запахом навоза, но спустя месяц на ранчо я даже нос не морщу.

– А теперь поправьте все, что можно, почешите все, что чешется, и замрите, – говорит Остин.

– Чего?

– Любое движение здесь расценивается как ставка. Если кто-то из вас, почесав нос, заставит меня купить какую-нибудь паршивую буренку, платить будете сами.

– А что делать, если прямо сейчас у меня ничего не чешется, а зачешется через десять минут? – Я неистово царапаю нос ногтями. Про запас.

– Ничего не делать.

Дельный совет, спасибо.

Седой джентльмен подходит к нам, когда Остин ставит Одессу на землю.

– Остин! Как жизнь? Присмотрел что-то стоящее?

– Да, Джексон как раз внизу. Спасибо, Рик.

– Я гляжу, с вами дебютант. – Морщинистое, обожженное солнцем лицо поворачивается ко мне. – Впервые на аукционе?

– Сесиль. Взволнованный новичок. – Я пожимаю большую мозолистую руку.

– Не обращай внимания на ее случайные ставки, Рик. Считай, что это ребенок, – говорит Остин, и пожилой мужчина усмехается.

– Что ж, занимайте хорошие места и возьмите молочный коктейль юной леди. – Он касается полей розовой ковбойской шляпы Одессы. – За мой счет.

Мы с Кейт усаживаемся, и я оглядываю зал, понемногу заполняющийся людьми. Почти все подходят поболтать с Остином, и хотя он все так же немногословен, меня поражает его приветливость. Он с каждым легко находит общий язык, а я не понимаю и половины из того, о чем они говорят. Наконец, Одесса нетерпеливо напоминает дяде про молочный коктейль, выводя меня из ступора. Только теперь я осознаю, что все это время таращилась на Остина.

Они возвращаются с коктейлем и Джексоном. Зал почти полон, и Рик, который оказывается аукционистом, занимает свое место на противоположной стороне. Шум стихает, Остин опускается на жесткую скамью рядом со мной.

Конечно же, едва стартуют торги, у меня начинает чесаться каждая часть тела, будто я вшей подхватила. Чтобы отвлечься, оглядываю людей, сидящих вокруг. Как раз когда я размышляю, насколько сильно Остин преувеличивал, рассказывая о ставках, мужчина лет семидесяти слегка касается крыла носа и покупает пять телят. Вот зараза.

Зуд просто невыносимый, будто под кожей по всему телу бегают крохотные жучки. И чем дольше я об этом думаю, тем хуже становится. Да к черту! Осторожно чешу бедро, как вдруг чувствую удар по коленке. Остин. От места, где мы коснулись друг друга, словно электрический разряд бежит, сердце замирает. Оборачиваюсь и вижу его раздраженный взгляд.

– Прекрати немедленно, – шипит он.

– Не могу. Все тело зудит. – Когда я произношу это вслух, становится еще хуже, и я чешусь яростнее. В конце концов, вряд ли кто-то увидит мою руку на бедре – гигант передо мной заслоняет меня почти полностью.

– Да боже ты мой! – Остин быстро хватает мою руку и сжимает пальцы. Я буквально подпрыгиваю, но он не ослабляет хватку.

Зуд прекращается, как только его рука ложится на мою. Смотрю на свои нежные пальцы в мозолистой, натруженной ладони. Затем на его колено, все еще касающееся моего. Глаза скользят по бедру вверх, к ремню. Щеки горят, в горле комок. Что там, под неизменными «вранглерами»? Теперь неуемный зуд перемещается в низ живота. И фантазии о его грубых пальцах на других частях моего тела совсем не помогают.

Понемногу хватка ослабевает, пальцы переплетаются с моими. Остин Уэллс держит меня за руку, подумать только! Теперь я с легкостью могу высвободиться и чесать все, что пожелаю. Вот только я не хочу.

Мы молча смотрим, как Джексон делает ставку и покупает огромного черного быка. Рука в руке, притворяемся, что дело все еще в моем зуде. Что, впрочем, не объясняет неподвижности наших ног.

Большой палец неторопливо чертит замысловатые узоры на тыльной стороне моей ладони. Грудь заполняют бабочки, спускаются вниз, к горячей точке между ног. Внутри все сжимается,