Когда оживает сердце - Ханна Бейли

вид, что рассматриваю блестящие пряжки для ремней. Тейту за пятьдесят, и когда я раньше приезжала за покупками для ранчо, он всегда был приветлив и обходителен. Сейчас, выслушивая претензии Остина, он на себя не похож: губы недовольно поджаты, между бровями залегла глубокая складка. Я понятия не имела, что Остин способен сказать больше полудюжины слов кряду. Как же это заводит. Впрочем, может, дело вовсе не в ссоре, а в обтягивающих зад джинсах, ковбойских сапогах и клетчатой рубашке, подчеркивающей широкие плечи.

Пару минут спустя Остин поворачивается, ища меня глазами. Наши взгляды встречаются, по телу разливается приятная истома. Похоже, за несколько недель мы научились понимать друг друга без слов. Я бросаю короткий взгляд на дверь, и он без промедления идет к выходу. Через каких-то полминуты мы уже сидим в машине.

– Хочешь взглянуть на сапоги?

Не давая ему ответить, достаю покупку из пакета. У Кейт сапоги простые, цвета верблюжьей шерсти. Я же не удержалась и выбрала темные, с квадратными носами и ярко-бирюзовой строчкой.

– Сапоги и в Африке сапоги, видел одну пару – считай, что видел их все. – Исподтишка, краем глаза он все-таки взглядывает на мою обновку. – Еще куда-то поедем?

Я качаю головой, проводя пальцем по бирюзовому шву моих новых говнодавов. Мы выезжаем на дорогу, а через пару кварталов сворачиваем к единственной в городе заправке. Остин выскакивает из кабины, достает бумажник и протягивает мне:

– Хочешь чего-нибудь? За мой счет.

Не знаю, травма это, феминизм или банальная глупость, но от его предложения в горле встает ком, вынуждая вежливо отказаться. Я понимаю, в его поведении нет злого умысла, это просто благородный жест. Однако так же, как с полотенцами и маслом для кутикул, его щедрость заставляет меня чувствовать, будто я перед ним в долгу. И хотя я умираю от жажды, не могу ни принять напиток от него, ни пойти и купить его сама – он наверняка не позволит.

Закрываю глаза и прислоняюсь к нагретому солнцем стеклу, все еще ругая себя за отказ. Трескучий голос Остина возвращает меня в реальность:

– «Доктор Пеппер» и крем-сода. Выбирай, мне все равно.

До чего же он все-таки странный вне ранчо.

9. Сесиль

Мгновение мы сидим неподвижно, не желая покидать машину. Потом из-за угла выходят ковбои, и чары развеиваются.

– Привет, Кобылка! – кричит Рыжий, называя меня недавно выдуманным прозвищем. – Пошли с нами на речку! Отказ не принимается!

Крепкая рука в татуировках приглаживает копну рыжевато-каштановых волос. Следом за Рыжим в нашу сторону идут еще пятеро. Водительская дверца хлопает у меня за спиной, сапоги шелестят по гравию подъездной аллеи в сторону домика Остина.

– Ладно, только переоденусь. Увидимся там! – кричу я парням.

– И в этот раз никаких отговорок, Кобылка! Мы ждем!

Ковбои идут дальше. По ним и не скажешь, что они собираются купаться – все как один в своей обычной рабочей одежде для верховой езды. Не раздумывая, спешу за Остином, однако нагоняю лишь на крыльце. Он поворачивается, и я успеваю заметить едва уловимый проблеск радости в уголках его глаз.

– Хотела тебя поблагодарить.

– Ладно, – говорит он сухо. Мир встал с головы на ноги, передо мной снова нормальный Остин.

– Ну… спасибо. Не хочешь искупаться?

– У меня полно работы.

Он потирает подбородок, и мною завладевает мимолетная фантазия о том, как щетина щекочет кожу. Его взгляд падает на мои губы, кадык подпрыгивает. Подумал о поцелуе? Не знаю. Мне бы хотелось, чтобы подумал.

Полной грудью вдыхаю теплый летний воздух, как вдруг игривый ветерок обдает меня ненавистным запахом сирени. Жестокая шутка матушки-природы. Трепетная легкость тут же сменяется кандалами, которыми меня увешал Кей-Джей, каждый вдох становится пыткой. Зрение затуманено, будто все вокруг окутано дымкой. Кровь стучит в ушах, заглушая звуки. Пытаюсь объяснить Остину, что мне нужно идти, но не уверена, что говорю вслух.

Ноги словно тонут в песке. Не оглядываясь и не дыша, иду прочь от мужчины, которого совершенно не хочу покидать. Свернув за угол, прислоняюсь спиной к сараю с инструментами. Опираясь о грубое дерево, несколько раз глубоко вдыхаю, пока мир снова не обретает четкость.

Сейчас мне следовало бы зарыться в одеяло и оплакивать свой разрушенный брак. И совершенно не следовало бы думать о сильных руках и густой щетине владельца ранчо. Мне следует скучать по тому, кого я когда-то любила, а теперь вычеркнула из своей жизни. И уж точно не следует мечтать о первом попавшемся красавчике. Мне следует страдать, разве не так?

Лишь один человек поможет мне разобраться. К счастью, ее всегда можно найти по локоть перепачканной в муке возле мраморной столешницы.

– Берил! – Я без оглядки бегу на кухню, сетчатая дверь хлопает за спиной.

– Что стряслось, милая? – Ее голова показывается из кладовой.

– Я готова все рассказать.

Спустя несколько минут мы устраиваемся на качелях с кофе в руках, и я впервые рассказываю обо всем от начала до конца. О том, каким прекрасным Кей-Джей казался поначалу и в какое чудовище превратился потом, будто я имела дело с доктором Джекилом и мистером Хайдом. О том, как я отказалась от друзей и родных в угоду мужу, и о той проклятой ночи, когда я сбежала. Берил задумчиво кивает, ничему не удивляясь. Закончив, замечаю, что кофе в кружке давно остыл, а голос осип.

– Ты рассказала, потому что окончательно решила не возвращаться?

– Господи, да как я вернусь? Он же меня убьет! – Впервые озвучив горькую правду, я с трудом сдерживаю слезы, и Берил кладет маленькую руку мне на плечо. – Я давным-давно решила не возвращаться.

«Точно?» – спрашиваю саму себя. Ну да, я завожу новых друзей, мечтаю о поцелуе нового мужчины, покупаю новые полотенца. В свой новый дом. Что еще нужно, чтобы доказать, что Кей-Джей в прошлом?

– Я мечтаю двигаться дальше… – ногти барабанят по керамической кружке, – но всякий раз, когда оглядываюсь на прежнюю себя, что-то темное выползает из бездны и крадет радость настоящего.

– Милая, ты выбралась из адской бури и хочешь, чтобы тебе сразу стало тепло и уютно. Так не бывает. Сними мокрую одежду и завернись в одеяло. Совершенно нормально скучать по нему и по вашему общему прошлому. Дай себе немного времени.

Уставившись на нетронутую сливочную пенку в кофе, признаюсь:

– В этом все дело: я по нему не скучаю. Я не испытываю ни грусти, ни сожаления. А ведь должна скучать, должна все еще его любить, вот что сводит меня с ума. Наверное, я переживаю наш разрыв как-то неправильно.

– Ты постоянно повторяешь слово «должна». По-моему, ничего хорошего от него не бывает, только стыд да чувство вины. Не важно, о прошлом речь или о настоящем, оно затянет тебя в трясину бессмысленных мук совести. Просто подумай, что ты чувствуешь сейчас?

Мы надолго умолкаем, предоставив слово синицам.

Перебираю струны воображаемой арфы и