Хулиган. Его принцесса - Эла Герс

груди завязался горячий узел, обжигающий меня изнутри. — Завтра я улетаю в Японию. Вернусь к Новому году. Ты до этого момента будешь здесь. Перед отцом я объяснюсь сам.

После этих слов, Глеб возобновил попытку своего ухода, а я почувствовала, как слезы накатились на глаза, вызывая жжение. Узел в моей груди разрастался всё сильнее, болезненно обжигая грудную клетку и легкие. Не контролируя себя, я последовала за братом. Я не могла позволить этому разговору закончиться, раз уж у меня появился такой шанс.

— Глеб.

Он не остановился, даже не обернулся, чтобы посмотреть на меня.

— Мы можем поговорить?

— Не сейчас, Таня.

— Пожалуйста! — крикнула я сквозь слезы, застрявшие в горле. — Пожалуйста, просто поговори со мной. Глеб!

Но он этого не сделал. Он просто вошел в библиотеку и, захлопнув за собой дверь, заперся от меня.

И узел в моей груди распространился на сердце, прожигая меня насквозь.

Потому что, кажется, я потеряла брата навсегда…

Я упала на ковер, уткнулась лицом в колени и тут же разрыдалась. Я ревела навзрыд, сотрясая плечи неконтролируемыми рыданиями, как маленькая девочка, которой я никогда не была, вынуждено рано повзрослев.

Меня разрывало на части от боли неизбежной потери матери, которую в глубине души, даже несмотря на жестокое обращение, я всё-таки любила, теперь понимая, чтоона была невластна над собой из-за болезни.

Меня разрывало на части из-за постоянного вранье отцу и родственникам.

Меня разрывало на части от осознания того, чтоГлеб навсегда отдалился от меня. Что я потеряла своего братишку…

Пусть весь домашний персонал наблюдает, как я окончательно погружаюсь в тот ад, из которого так долго пыталась выбраться.

Я устала изображать из себя сильную, устала притворяться, что мне не больно.

Я устала быть той, кем хотела меня видеть семья.

Я устала от этой жизни.

Чьи-то руки обхватили меня и я с силой оттолкнула их.

Но они вернулись, настойчиво желая поднять меня на ноги. Я подняла голову и замерла от увиденного.

Я думала, это Харитон.

Но это был Глеб.

— Поговори со мной! — закричала я, вцепившись в его рубашку обеими руками.

— Я так и сделаю, сестренка, — его лицо было напряженным от беспокойства. — Ты только успокойся.

— Ты продолжаешь избегать меня.

Он притянул меня к себе так, что мое лицо уткнулось ему в шею.

— Я не знаю, как смотреть тебе в глаза, — его голос был густым от эмоций. — Я не знаю, как смотреть тебе в глаза после всего…

Меня вдруг осенило.

Всё то, о чем я не вспоминала годами.

Всё то, о чем я забыла, потому что была обижена на его отстраненность.

Я крепко зажмурила глаза, отгоняя воспоминания.

Воспоминания о том, как он заботился обо мне, когда мы были детьми. Всякий раз, когда я падала, когда надо мной насмехались, когда мне было просто трудно — я бежала к брату, он всегда был рядом, он утешал меня и защищал. А когда Глеб уехал, оставив меня в России, предварительно наговорив гадостей о том, как он устал от меня, я просто уничтожила его хороший образ в своей голове.

Как я могла это сделать?

Как я могла забыть, что он для меня делал, каким он был для меня?

Он же всегда был на моей стороне.

— Я хочу, чтобы у меня снова был старший брат, — требовательно прошептала я сквозь рыдания. — Настоящий, как в детстве. Я хочу, чтобы ты вернулся в мою жизнь и больше никогда не оставлял меня. Пожалуйста, Глеб. Я хочу своего братишку обратно.

Его руки крепче сжались вокруг меня.

— Я причинил тебе боль, — сокрушенно прошептал он в ответ. — Все эти годы, чтобы уберечь тебя, я грубо отталкивал тебя, говорил то, что не имел в виду, вел себя как последний урод с тобой. Я отступил, желая дать тебе свою жизнь, ту, которую, как я думал, ты хотела. Подальше от нашей матери. Я думал ты сбежишь, как только тебе исполнится восемнадцать, и ты забудешь о нашей семье, как о страшном кошмаре, но ты этого не сделала. Я даже подтолкнул тебя к семье Соколовых, чтобы ты на примере увидела, какими сильными могут быть женщины, и что ты можешь добиться того же. Не быть пешкой в чужих руках, а стать фигурой, которая будет сильнее всех. Но ты продолжала терпеть, стиснув зубы. Почему?

Я откинула голову назад и уставилась на его размытое от слез лицо. Его рука коснулась моей мокрой и большим пальцем принялась растирать соленую влагу по коже.

— И как ты вообще можешь смотреть на меня после всего? — хрипло спросил он.

— Потому что я люблю тебя.

Его глаза на секунду закрылись от боли и неверия.

Тогда я продолжила говорить:

— А когда любишь кого-то, то всё ему прощаешь.

Глеб смотрел на меня, а я просто ждала. Слезы продолжили струиться по моему лицу, а секунды медленно сменяли друг друга, и каждая из них казалась целым часом.

Затем его руки снова обвились вокруг меня и брат крепко обнял меня. Мы так и сидели там, на ковре, обнимая друг друга, позволяя годам обид, горечи и гнева улетучиться. А вскоре улетучились и мои слезы.

— Ты мог мне всё рассказать, — тихо прошептала я, успокоившись.

Он крепко сжал меня в объятиях.

— В детстве ты не умела скрывать свои эмоции, Таня.

— Забавно, — хмыкнула я. — Данил сказал мне то же самое.

— Он — засранец, — я тихо посмеялась над его словами, пока не услышала его вопрос: —Ты уверена в нем?

Я отстранилась и посмотрела на своего старшего брата.

— Уверена, — сказала я, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

— Он мне не нравится, — твердым голосом отозвался Глеб, ничуть не удивив меня своим замечанием.

— Он тебе никогда не нравился, а знаешь почему? Потому что он отвлекал мое внимание от тебя, — сказала я и снова рассмеялась.

Его взгляд вдруг стал нежным. Таким, каким я уже давно его не видела.

— Я всё также люблю твой смех, — пробормотал он с улыбкой на лице.

К глазам подступил новый поток слез и я, прикусив губу и прильнув к Глебу, почувствовала, как он невесомо поцеловал меня в макушку.

— Я рада, что ко мне вернулся мой братишка, — вымолвила я, шмыгнув носом.

— Спасибо, что приняла меня обратно, сестренка.

POV Даня

Я последовал за своими друзьями к входной двери дома Орлова.

Череп выглядел обеспокоенным.

Рябинин просто никаким.

Я был, мать их, в ярости.

А Орлов был разбитым, словно совесть уже начала мучить его за всё то дерьмо, что он сотворил.

Так