Образцовый доктор - Татьяна Донченко

не давал мыслить здраво. Я пыталась ухватиться за слова поддержки Людмилы Дмитриевны о том, что это лечится, что они все сделают, как надо. Но страх сильнее разума.

Я сидела у кроватки моей девочки, смотрела на ее спящее личико и молилась. О чуде, о том, чтобы все обошлось, о силах, чтобы выдержать это испытание. Потому что я – мать. И я должна быть сильной ради нее. Даже если внутри все кричит от ужаса.

В течении часа дочку приготовили к новой операции. Новый укол сделали в ножку, а она даже не шелохнулась, только тихо простонала. Я смотрела на все это и понимала, что другого выхода нет.

Машулю опять перенесли на каталку и увезли к лифтам. Людмила Дмитриевна обещала быть все время с ней.

Во второй раз моя милая крошка через это проходит. И во второй раз я не могу быть рядом.

Села на пол там же, где и в первый раз.

Уже на слезы сил не было. Просто какое-то отупляющее онемение. Я смотрела на время и ждала.

Дочь увезли в операционную в час ночи. Я провела несколько часов в ожидании. Чем дольше тянулось это ожидание, тем темнее и страшнее становились мысли, рождающиеся в голове.

За окном медленно занимался рассвет, а на часах высвечивалось предательское «5:00».

Тишина больничного коридора давила, казалась зловещей и всепоглощающей. Лишь изредка ее разрывали приглушенные шаги врачей, спешащих медсестер, да скрип каталки, вывозящей очередного пациента из операционной.

Каждый раз, слыша этот звук, я подпрыгивала, как ужаленная, надеясь увидеть ее.

В этот раз это была Зоя, которую, наконец, прооперировали. Ее бледное лицо на мгновение заставило меня забыть о собственном горе, но лишь на мгновение.

Пять утра. А о моей девочке – никаких новостей. Я металась по коридору, мои шаги гулко отдавались в пустом пространстве.

И вдруг… лифт. Двери бесшумно раздвинулись, и из кабины вышел он – Алексей.

В слегка помятой одежде, словно только что сошедший с трапа самолета. Уставший, измученный, но такой… родной.

Он окинул взглядом коридор, и наши глаза встретились.

Не помню, как побежала к нему. Помню только, как мои руки крепко обхватили его, и слезы, горячие и безудержные, хлынули потоком.

Я уткнулась в его плечо, ища защиты и утешения в его объятиях. Он здесь. Он рядом! Теперь все будет хорошо.

Глава 17

Он здесь, настоящий, после командировки, которая показалась мне вечностью. Когда каждый вечер был пропитан тревогой за Машулю, когда она там, в операционной, его поддержка была нужна как никогда.

Я утонула в его объятиях, чувствуя, как все страхи и сомнения отступают.

Он обнимал крепко, надежно, как будто пытался вобрать в себя всю мою усталость и тревогу.

Он пах… Боже, как же я соскучилась по этому запаху!

Пять лет прошло, а его запах остался неизменным – смесь мужского парфюма, кофе, свежести ветра и чего-то еще, неуловимо родного и близкого.

От него веяло той самой, неповторимой харизмой, которая когда-то пленила меня, заставив забыть обо всем на свете. Харизмой мужчины, знающего себе цену, уверенного в своих силах. Но сейчас, в этот момент, к ней примешивалось что-то новое – забота. Забота, которую я чувствовала каждой клеткой своего тела.

Он не произнес ни слова, но его объятия говорили сами за себя. Он здесь. Он рядом. Он поможет. И я знала, чувствовала каждой фиброй души, что с ним все будет хорошо. Что он найдет нужные слова для Машеньки, чтобы успокоить ее и вернуть ей веру в выздоровление. Что он разберется с врачами и лекарствами, взяв на себя всю эту тяжесть. Просто потому, что он – доктор. Мой образцовый доктор.

– Привет, – прошептала я.

– Привет, – ответил он, слегка отстранившись, и потер мои плечи, как будто пытался согреть. Или привести в чувство. – Как малышка?

– Я не зна-а-аюууу, – опять разревелась, как последняя плакса, – я спросила у каждой медсестры, которая проходила мимо, а Люся… то есть Людмила Дмитриевна трубку не берет!

Алексей быстро взглянул на наручные часы и удивленно вскинул бровь.

– Странно, – он достал из кармана телефон и кому-то набрал, продолжая держать меня в объятиях.

Медсестра, направлявшаяся к посту, посмотрела на нас с удивлением и восхищением. Ещё бы! Ведь это был такой захватывающий слух!

– Сень, то там по Цветковой? – серьезно спросил Кораблев и выслушал кого-то на том конце связи.

Я смотрела на него, затаив дыхание. Ждала, что его лицо, каждая морщинка, складка или мимика выдадут ответ. Хотела узнать, что с моей дочерью.

– Ясно, спасибо, – выдохнул он, кажется немного разозлившись. – Нет, никто не приходил. Сень, это жесть, что за распи*дяйство, по-другому не скажешь? Вы чуть мать не угробили! Люся где?

Его раздражение вызвало у меня панику. Он бы не стал так реагировать, будь все в порядке. Так ведь?

Пока Кораблев заканчивал разговор, сбросил вызов я думала потеряю сознание от волнения.

– Все хорошо, – он крепче меня приобнял, видимо чувствуя, что я начинаю медленно сползать по его телу вниз. – Операция прошла хорошо, спайки, как я и говорил.

– Боже мой…

Слова застряли в горле, как ком. В груди расцвела невообразимая, всепоглощающая волна облегчения, смывающая с собой все тревоги и страхи, которые терзали меня… Кажется, целую вечность.

“Операция прошла хорошо," – эти слова звучали в моей голове, как ангельский хор, как долгожданная мелодия, которую я так отчаянно ждала. Да еще и его голосом!

С Машулей… с моей девочкой все хорошо! Эта новость, словно бальзам на душу.

– Они должны были прийти к тебе и все сказать, – его лицо и без того уставшее, исказила гримаса едва сдерживаемого раздражения. – Как всегда все через жо… Хм! В общем, самое главное – она в порядке.

– Как она? Где? Можно к ней?

Хочу бежать к ней, обнять ее, прижать к себе, почувствовать ее тепло, ее дыхание. Хочу засыпать ее поцелуями, говорить ей слова любви, которые копились во мне все это время, слова благодарности небесам за то, что услышали мои молитвы.

– Она сейчас в реанимации, – спокойно объяснил Алексей, заботливо погладив меня по спине. – С ней Люся. Сказали, обе спят.

Я представила его сестру, которая всё это время провела с моей дочерью и не отходила от нее, и даже теперь уснула рядом, и меня затопила благодарность к этой девушке.

– В любом случае, Ален, тебя не пустят к ней реанимацию, – с сожалением сказал он. – Даже я тут бессилен.

– Д-да… я понимаю…

А понимаю ли? Знаю, что