Черный к свету - Дж. С. Андрижески

жизни без неё. Она ему никогда не надоедала, он никогда не уставал от её лица, её тела, звуков, которые она издавала, её запаха. Он никогда не уставал ни от чего в ней. Никогда.

Это невероятно.

Это делало её чудом. Это делало её богиней.

Он снова взглянул на часы, забыв, что только что это сделал.

Боже, перевезти её в Сан-Франциско было его лучшей идеей на сегодняшний день.

Почти все эти три года он держал её в Европе, в своём доме в Марокко, зная, что власти будут смотреть сквозь пальцы, если кто-нибудь что-нибудь заметит. После этого она некоторое время жила с ним в Дубае, практически по той же причине.

Но теперь все важные события в жизни Люциана происходили в Соединённых Штатах.

Все его компании базировались здесь, в Сан-Франциско.

Он хотел, чтобы она была с ним всегда, а не только тогда, когда он мог оторваться от работы. Все частные самолёты в мире не могли пересечь расстояние настолько быстро, чтобы он мог удовлетворять этот зуд так часто, как ему хотелось. В конце концов, он решил, что к чёрту риск. Около трёх месяцев назад он перестроил свой дом, чтобы приспособить его для неё, посадил её на свой самолёт и перевёз сюда, чтобы она жила с ним постоянно.

Она отвлекала, но гениям нужно время, чтобы перезарядиться, не так ли?

Блестящим умам нужна отдушина, отдых.

Он уже чувствовал, что теряет интерес к виду, открывавшемуся из окон его лабораторий.

И всё же он заставит её подождать ещё немного.

Она нравилась ему голодной.

Она нравилась ему голодной, влажной, благодарной… Но больше всего покорной его требованиям. Он сомневался, что когда-нибудь устанет от этого проявления власти, или от того, насколько сговорчивой она может быть, независимо от его настойчивости, независимо от его прихотей, независимо от того, насколько эксцентричным или развратным он становится.

Абсолютно, бл*дь, ненасытная.

Безусловно, она была лучшей покупкой, которую он когда-либо совершал.

Даже если считать компании, которые принесли ему миллиарды за годы, прошедшие с момента их приобретения. Компании появлялись и исчезали. Существовали миллионы, десятки миллионов компаний, и все они ждали, когда их приобретут, все ждали прикосновения золотой руки Люциана. Его питомица, с другой стороны, была редкостью за гранью редкости… она принадлежала к настолько редкой породе, что он сомневался, что в живых осталось больше нескольких особей.

Он никогда не встречал существа, которому бы так нравился член. Он никогда не спал с женщиной, которая была бы настолько неспособна насытиться тем, что её трахают жестоко и часто. Он усмехнулся, когда его эрекция стала ещё сильнее. Он переступил с ноги на ногу и скрестил руки на груди.

Ему не нужно было спешить. Ему ещё предстояло пойти на вечеринку в Норт-Бич.

Конечно, он мог бы взять её с собой туда.

Он мог бы послать за ней своего водителя, отвезти её в бар, где она встретилась бы с ним, одетая только в прозрачный топ, туфли на шестидюймовых каблуках, чёрные гольфы под клетчатой юбкой школьницы, задранной так высоко, что каждый мужчина в этом заведении захотел бы засунуть пальцы между её ножек, и ошейник на её прелестной шейке.

Ему очень нравилось одевать её и требовать, чтобы она носила самые откровенные, унизительные, раболепные наряды, какие он только мог придумать. Иногда он часами просматривал порносайты, фетиш-сайты и аниме-сайты в поисках идеальной вещи, какой-нибудь детали или экстравагантности, которая заставила бы каждого знакомого ему мудака буквально сойти с ума от зависти при виде неё.

Ему всегда нравилось учить своих женщин, как ублажать его перед аудиторией. Конечно, большинство из них не были такими податливыми, как это создание; даже спустя столько времени он всё ещё проверял, насколько она соответствует его самым возмутительным фантазиям, когда дело доходит до публичного эксгибиционизма.

Ему в особенности очень понравилась идея показать её этой толпе.

Они никогда раньше не видели её; он ждал удобного момента, чтобы представить её подходящей выборке своих коллег. Он знал, что она вызовет безумную ревность, даже ярость у некоторых из его соперников. Но знал ли кто-нибудь из них, кто она такая? Догадаются ли они, что у неё настоящие глаза, а не контактные линзы или косметическая операция?

Поймут ли они, что это значит? Насколько редкой и ценной она была?

Сколько она, вероятно, стоила?

Ему было интересно узнать.

Он любил рисковать, выставляя её напоказ, открыто, нагло.

Ему нравилась мысль о том, что некоторые из них могут узнать и возненавидеть его ещё больше.

То, что происходило в лаборатории внизу, было гораздо важнее в более широком плане. Это важно не только для него самого; это важно для всего мира. Но мысль о том, чтобы выставить свою маленькую безделушку напоказ, доставляла ему гораздо больше удовольствия.

Он хмыкнул и снова сосредоточился на лаборатории.

Было бы неплохо, если бы у него имелась команда хотя бы с половиной тех мозгов, которые ему нужны.

А так он не мог позволить себе даже на секунду оторвать взгляд от своих грёбаных сотрудников. Он давно понял, что не может положиться ни на кого, кроме самого себя. Даже лучшие учёные, которых он мог найти, были слишком склонны к риску, слишком привязаны к своим примитивным системам убеждений. Они были слишком ограничены устаревшими идеологиями и узкими представлениями о возможном.

Дальновидные люди всегда несли на своих плечах бремя трусов, которые их окружали.

На стороне Люциана не было ни правительства, ни отраслевых регуляторов, ни даже большей части Уолл-стрит. Он был мятежником в своей области, что его устраивало, но это означало высокий риск при высоком вознаграждении. Отсюда и секретная лаборатория. Отсюда и многочисленные подкупы таможенных чиновников. Отсюда и изоляция учёных меж собой, чтобы держать их подальше друг от друга, чтобы они не знали слишком много об общем проекте. Отсюда и его теневые инвесторы, не говоря уже об его людях в правительстве, в регулирующих органах, искусственно перекачивающие его активы на Уолл-стрит и на мировые рынки, предварительно продающие их конкурирующим правительствам… и так далее.

Весь смысл богатства заключался в том, чтобы наплевать на это нахер.

Это также означало, что не нужно быть обременённым устаревшими представлениями о морали и этике.

Мелкие умы всегда стремились сдерживать гениальность.

Именно поэтому они оставались мелкими.

С другой стороны, у каждого была своя цена. В эти дни у Люциана имелось мало реальных препятствий, и их не будет вообще, как только его проект увенчается успехом.

В его ухе мягко завибрировал звуковой сигнал.

Люциан