Развод. Свекровь - а я говорила! - Полина Измайлова

Потом поворачиваюсь к нему с чемоданом в одной руке и носками в другой.

— Серьезно, Кеша? Ты сейчас себя с Достоевским сравниваешь? Он, между прочим, гениальный роман написал, точнее восемь. Восемь романов. А не пост про “писателя, потерявшего смысл жизни”. Если ты Достоевский или Толстой, то я — Мата Хари или Мерлин Монро! Так что держи плед покрепче и не морочь мне голову. Тебе нужен кто-то, кто будет восхищенно открывать рот, а не предъявлять счета за ипотеку? Прекрасно! — Сдуваю локон с лица и тычу в мужа носком. — Пять лет, Кеша! Пять лет я платила ипотеку, гасила проценты, продала мамину дачу, чтобы закрыть основной долг. Пахала на основной работе, бралась за любую халтуру, пока ты мне втирал про “творческий кризис”! Но мое терпение закончилось. Поэтому я собираю твои шмотки, и ты проваливаешь к своей музе. Или к маме — тут уж сам выбирай.

Выдыхаю. Снова набираю полную грудь воздуха, отравленного изменой и паршивым парфюмом его паскудной музы.

— Может, это и к лучшему. Ты нашел свою музу. Она тебя активно вдохновляет. Кто знает, может, именно рядом с ней ты напишешь свой гениальный роман?

Я в это, конечно, ни разу не верю, и это даже смешно. Напишет он, господи! Я же видела, что он пишет и как! Я в школе писала рассказы и сочинения лучше! Мой Кеша на самом деле чертов графоман!

Или просто наглый альфонс, который шикарно устроился и нагло живет за мой счет.

Смотрю на Кешу, который вдруг начинает мяться. Хмурить брови, жевать губки…

А потом неожиданно выдает:

— Вообще-то… эта квартира не твоя.

Глава 2. Ты тут никто

Глава 2. Ты тут никто

Я замираю.

Стоп, стоп… Это что? Это… слуховые галлюцинации сейчас? Это… как?

— Что?

— Ты… ты не в курсе, но… Тогда, когда мы с тобой, когда я занимался этим, я… В общем…

— Не мямли, Обломов!

— Мама оформляла ипотеку. Квартира записана на нее. Ну ты платила, да… Но… это не считается. Юридически.

Я моргаю.

Один раз. Второй.

Сглатываю.

Еще раз моргаю.

Проверяю, не мерещится ли мне.

Нет. Кеша в своем пледе продолжает излучать уверенность, как будто рассказывает мне не про то, как его маман отжала у меня квартиру, а про завтрашнюю погоду.

— Прости, ты это сейчас вслух сказал?

Он пожимает плечами. Без капли смущения.

— Подожди, но… документы?

Опять пожимает плечами.

— Мама подсунула тебе договор, ты же его толком не смотрела?

Я не смотрела. Я была в эйфории! Квартира! Хорошая квартира, под нормальный процент, да, его мама помогла с банком. Я сначала не хотела, чтобы она участвовала в сделке — как в воду глядела. Но она так рьяно ринулась помогать. И мы на самом деле взяли приличное жилье по приемлемой цене.

Вот же… Мамо!

Закрываю глаза.

Дыши, Луша, дыши…

— А… деньги?

— Ну ты же сама всё платила. Добровольно. Мы ж как бы… вместе. Были.

Были.

Вот это поворот. Даже не знала, что наш брак уже в прошедшем времени.

Интересно, а когда он в холодильник лез, который я продуктами забивала, он считал, что мы в браке? Или тоже “были”?

У меня внутри ничего не взрывается.

Нет даже мысли устроить ту самую сцену с битьем тарелок, истериками и криками в духе: “Как только у тебя язык поворачивается говорить такое!”

Просто наступает... просветление. Закономерное, как налоговая проверка, которая происходит, если ты уклоняешься от налогов.

И я вдруг понимаю: я сама во всем виновата. Я. А кто еще?

Я была влюбленной, наивной, я верила в чувства и в порядочность.

Какая могла быть порядочность? Особенно у свекрови, которая…

Так, стоп. Не хочу вспоминать.

Мне нужно подумать.

Но думать мне Кешенька не дает.

Он вдруг выпрямляется, вскидывает голову, поправляя локон, подходит к тумбочке и с какой-то мерзкой уверенностью тянет из ящика документы.

— Вот. Смотри. Тут всё написано. Квартира оформлена на маму. Ты тут никто. Так что, если по-честному — тебе самой нужно выметаться!

Я смотрю на него как на человека, который только что спалил дом и теперь предъявляет мне за пыль в углу.

Выметаться?

Я выплачивала ипотеку пять лет. Без сбоев. Впахивала как вол.

Продала мамину дачу, закрыла основной долг, считала, тянула, верила.

А они? Они что, всё это время просто ждали, когда я сама уйду?

Как… как дворник после смены?

Стою в спальне, среди хаоса, в котором только что рухнул мой унылый брак, и смотрю на Кешу.

Он по-прежнему в пледе, с гордо поднятой головой, как недооцененный философ.

Стоит. В квартире. В моей — в смысле, почти моей. Или вообще не моей?

Я, видимо, еще не осознала до конца.

Что-то не сходится.

Я платила. Пять лет.

А теперь мне заявляют, что всё это — “не считается”.

Выхватываю у Кеши документы. Смотрю, и дышать становится тяжело.

Это копии. Копии! Но какая разница…

Собственник.

Вернее… Собственница.

Мамо!

Вот кто это всё оформлял. Вот кто был такой добренькой… угу… записала жилье на себя, потому что “нам с Лушей удобнее так”?

С… су…

Свекровь.

Конечно. Кто же еще.

Руки сами тянутся к телефону. Я даже не думаю. Просто делаю всё на автомате.

Сердце колотится. Еще не верю. Это какой-то сюр!

Мне надо услышать это от нее. Услышать и, может быть, не свернуть кому-нибудь шею.

Какому-нибудь попугаю Кеше…

Нахожу в контактах: “Свекровь”.

Нажимаю вызов. Руки трясутся. Гудки длинные, унылые, как мой брак.

Наконец, голос:

— Да, Лукерья?

— Аделаида Степановна?

— А кто еще? Что тебе?

Вот же… Мерзкая старуха! Как же я ее ненавижу! Сейчас еще сильнее, чем раньше! Даже чем тогда, когда она пожелала нам развода!

Хочу убивать. Уничтожить!

Вместо этого ору в трубку:

— Поздравляю. Вы добились своего.

— В смысле? — в голосе настороженность. — Это ты сейчас о чем?

— О том, что ваш сын спит с девочкой в кружевных труселях, пока я собираю чемодан! О том, что квартира, за которую я платила пять лет, оказывается, оформлена на вас. И о том, что вы с первого дня меня терпеть не могли. Ну что ж. Можете праздновать. Я ухожу! Но я этого так не оставлю!