Кровавое забытье - Вела Рот

Когда она врезалась в защитное заклинание, удар ошеломил ее. Она оперлась на прялку, чтобы не упасть, чувствуя головокружение. Она никогда не ощущала такой силы. Она отталкивала и утешала ее.

Прекрасная. Обманчивая. Гесперинская.

Связываться с Гесперой было опаснее всего, что ей доводилось делать прежде.

Она знала это, когда шла сюда. Была ли она трусихой? Или она все же получит свою месть?

Она нащупала веретено и повернула его дрожащей рукой. Казалось, все ночное небо завертелось вокруг нее. Она устояла перед волной головокружения и позволила странной силе течь через ее мистические чувства. Как только ей показалось, что она поняла ее природу, она изменилась.

Наконец, она повернула веретено в обратную сторону. Она стояла там долгие мгновения, вращая и вращая его против солнца. Казалось, ей самой нужно было стать бессмертной, чтобы хватило времени на распутывание всех слоев заклинаний, которые Гесперины наложили, чтобы охранять своего спящего собрата.

Затем с шелестом розы раздвинулись, открывая ступени к двери усадьбы. Она осторожно шагнула вперед.

И прошла сквозь барьер, будто он сам позволил ей войти во владения Гесперина.

Действительно ли она разобрала заклинание? Или оно пропустило ее по своим причинам?

— Сделай худшее, на что способен, Гесперин. — Селандин поднялась по ступеням и толкнула входную дверь.

Она осмотрела яркий вестибюль, проверяя пространство своими чувствами. Магических ловушек не ощущалось, но и Гесперина тоже.

Приглушало ли его присутствие забытье? Она надеялась, что это так. Если он умер, прежде чем она смогла бы им воспользоваться, она была бы в ярости.

Она двинулась дальше. Заклинательные огни светились в каждом светильнике. Их яркий блеск больше напоминал звезды, чем творения смертных магов. Еще одна Гесперинская магия.

Она шла по толстым коврам под высокими сводчатыми арками. С каждым шагом она чувствовала себя все более одинокой.

Никаких храмовых старух, следящих, как ястребы. Никаких учеников, выискивающих проступки ради собственного продвижения. Никаких указов, спущенных мужчинами из Ордена Антроса, которые управляли женщинами даже в их собственных местах поклонения.

Селандин остановилась и сорвала вуаль. Теплый летний воздух коснулся ее щек и высушил слезы.

Она распустила волосы, вынула их из узла, встряхнула головой и позволила темно-каштановым волнам рассыпаться вокруг. Прялка с грохотом упала на пол, когда она сбросила саван и скинула жесткие, тонкие туфли. Она сняла все следы храма, пока на ней не осталась только длинная туника и нижнее белье.

Она стояла, тяжело дыша, и поняла, что оказалась в большом зале. Без вуали она могла разглядеть каждую деталь. Богатые сервировки стола были немодны уже сто лет, но в свои лучшие дни это место было дворцом. Блюда все еще были полны наполовину съеденного пира, сохраненного под заклинаниями. Стулья были отодвинуты, точно так, как их оставили гости в ночь рокового летнего банкета, когда на это место обрушилось проклятие.

Спеши, сказал голос мести в ее голове. Но тоска вела ее к возвышению и золотому креслу за главным столом. Она скользнула на трон и оглядела величественный зал.

Когда-то она правила своим миром с такого же места.

У кресла лежала забытая лютня. Вспоминая времена, когда ее жизнь была наполнена танцами, а не погребальными обрядами, она провела пальцами по струнам.

Селандин поморщилась. Инструмент давно расстроился. Она покачала головой и вышла, по пути подхватив кудель и веретено. Прежняя жизнь канула в лету. Вернуть ее было невозможно.

Но если уж ей не суждено ее вернуть, то пусть никто не сможет ею насладиться. Особенно те, кто ее у нее украл.

Мечты — для глупцов. Месть — для выживших.

А ее месть требовала Гесперина. Она поднялась по величественной лестнице, чтобы найти его на верхних этажах усадьбы. Пока она шла по галерее, принцы семьи Таурус4 наблюдали за ней с портретов на стенах.

Она смотрела в глаза мужчинам, которые враждовали с ее предками из династии Паво5. Она была почти уверена, что тот с кривым носом получил увечье от кулака ее прапрапрадеда. А тот, с самодовольным выражением, соблазнил ее тетку в нескольких поколениях назад и зарубил мужа в кровавой дуэли.

Селандин могла и потеряла свое имя и титул, но по крови она оставалась Паво. Она показала давно умершим врагам неприличный жест.

В конце галереи она толкнула высокую резную дверь. В роскошной комнате мягкие заклинательные огни освещали массивную кровать с балдахином.

Она нашла его.

Тогда ее осенило. Она действительно зашла так далеко, и теперь ей предстояло столкнуться с самой большой опасностью: самим Гесперином.

Ее выживание зависело от того, насколько его забытье ослабило его… и от того, сможет ли она предложить ему то, от чего он не сможет отказаться.

Глава 2

Чувство спокойствия снова охватило Селандин. Она должна была бояться того, что он сделает с ней, когда его клыки вонзятся в ее горло. После всех страданий в храме что для нее значила еще одна боль?

Десять лет храм делал все возможное, чтобы уничтожить ее гордость и сломить ее дух. Она позволила им думать, что они победили. Они считали ее запуганной тенью прежней себя — той, что не посмеет им перечить.

Этой ночью она докажет, как они ошибались.

Прямо перед занавесками кровати она остановилась, чтобы оттянуть лен дальше по своей прялке, обнажая заостренный конец. Не раз ей доводилось убивать мелкую нежить, когда какой-нибудь покойник вдруг решал восстать прямо во время собственных похорон.

Но это будет ее первый Гесперин. Она прочла все окровавленные свитки храма в подготовке, но не питала иллюзий, что сможет противостоять бессмертному в полной силе.

Острым концом прялки она отодвинула занавеску и взглянула на печально известного принца Троила Тауруса.

Ее дыхание перехватило. Постельное белье было натянуто до его пояса, обнажая бронзовую кожу. Всего несколько дней щетины покрывали его сильный подбородок. Его темные волосы растрепались вокруг широких плеч, а легкий румянец затемнил его щеки. Лежа в интимной тени кровати, он мог бы заснуть всего несколько мгновений назад после долгой ночи с любовницей.

Она закрыла рот, чувствуя, как ее собственное лицо нагревается. Сколько бы времени ни прошло с тех пор, как она прикасалась к мужчине, этого было недостаточно, чтобы возжелать высохшего Гесперина, который в человеческой жизни был Таурусом. Даже во сне он, должно быть, обладал какой-то врожденной бессмертной притягательностью, которая играла с ней.

Его грудь была жутко неподвижна, ведь его вид