Эсперанса - Наталья Шемет

— Дура ваша Мерлинка, дура! Не зря Мерлин удирал так, что пятки сверкали, еще бы, от такой женушки! А она теперь пытается на его месте удержаться — тоже мне, колдунья… мелкая, что белка, да и вертлявая такая же… рыжая! Точно белка. Голосок тоненький, а все туда ж — командовать! Колдовать! Бедный Мерлин, я его когда в Дендроземье относил, он так жаловался на женский род… сказал, лучше среди деревьев жить, никогда больше баб не видать только.

— Так и он живой?!

— Живехонький… говорю ж, сбежал, бедолага — от жены. Я еще над ним посмеивался — видать, наказанье мне теперь…

— А мы-то думали, что он за славой да за почестями с рыцарями отправился, да погиб, жена его все глаза выплакала… магию от этого теряет… на чудо надеется…

Дракон снова посмотрел на парня — теперь жалость предназначалась ему.

— Ждет, ага… Чтоб я к такой вернулся!.. Вся магия у нее — одно желание верховодить, больше никаких талантов и нету. Ладно, оставим… ты про принцессу спрашивал, чего не съел. Ну… мог съесть. Не в этом дело! Понимаешь, пока по небу неслись, она все смотрела на меня глазищами голубыми огромными, а потом вдруг ласково заговорила… Я от удивления чуть не выронил ее! Сказала, что все понимает, если я ее съем, обижаться не будет, прощает… только сначала хотела узнать, есть у меня братья, сестры? У меня двое старших братьев и две старшие сестры, я так ей и ответил. А она заулыбалась загадочно, закивала, мол, Мерлинка ей объясняла, что все проблемы из детства, и что, наверное, меня мама в детстве не любила, поэтому теперь я мщу женщинам, и желание похищать принцесс — способ самоутвердиться и доказать себе самому, что крут. И что прикажешь делать, если я вправду меньший в помете был? Заинтересовался ее россказнями. Думаю, пускай говорит — чего нет? А она, как прилетели, жалеть начала и спасать меня. Вот прямо руками! Обнимает, гладит…

Дракона передернуло, крылья ходуном заходили.

— Слезами заливается, так ей жалко меня! Обалдел я малость, чего скрывать. Говорит, что добрый я и хороший, где-то глубоко внутри, а могу быть добрым на самом деле, но сам себе не позволяю… Ну, я посмеиваться начал — развлекла ж, я не голоден, погодим, думаю, до ужина-то… потом она меня снова обняла и колыбельную спела, и уснула, думаю — ладно, пусть поспит напоследок. А она меня обхватила — будто защищает… сама ж маленькая, тоненькая, как веточка, а держит крепко… в общем… а потом… потом жалко стало есть того, кто так тебе в глаза заглядывает в надежде что добрее станешь. А я и так добрый! Мамой клянусь!

— Хорошая она, да. Так все о ней говорят. Эх, узнать бы ее поближе!

— И, жалуясь на горестный удел,

Готов меняться жребием своим.[1]

— Чего?

— Забирай! Меняю жребий. Отдаю, то есть.

— Чего? Какой такой жребий, ты о чем вообще?

— А, это стихи. Шекспир какой-то. Певец, типа тебя. Издалека, правда. Я теперь его сонеты разучиваю. Книжку ей Мерлинка волшебную дала, там все про любовь в стихах написано. Ой, бабы — зло! Теперь ждет от меня в любви признания — в стихах же! Вот скажи, ты можешь? Вот по заказу смог бы?

_ Э… ну… да, наверное. Работа такая?

— Вот! Вот и отлично! Ты можешь, я нет! Я дракон, ты нет! Вот ты ее и забирай!

— А чего такая щедрость? Чего просто ее не выпустишь? — Элидодрон пришел в себя окончательно и пытался разобраться в перипетиях драконово — принцессной жизни.

— Не могу я! Что-то лопочет о глубине моих глазищ и о том, что в них таится нечеловеческая тоска… — дракон затрясся, не то от смеха, не то от плача.

— Ясен пень, дубов клен! Какая ж человеческая? — продолжала тварюга. — В общем, она решила, что любовью меня в человека превратит, я ее в жены возьму со всеми вытекающими отсюда последствиями. А у меня подружка… была…

— Отчего ж была?

— Рассорились мы с ней, — буркнул дракон. — Я совсем ее бросил, говорит. Другая у меня! А я и соврать не могу — разучился! С одной стороны, у меня никого нет. И вроде как есть другая же? Проблема, понимаешь? И сам ее оставить не могу да улететь — пропадет тут. И выпустить не могу! Моя свобода — тень, а я давно немой вассал твоей надменной воли…

— Шекспир?

— Ага, он.

— Умен! — восхитился парень. — Эх, вот у него бы уроков взять, как песни слагать… я бы первым менестрелем стал… женился бы…

Дракон смотрел на парня, задумавшись. Потом, опомнившись, продолжал:

— Вот так и получается. Эту бросить не могу, а та сердится… а я и не виноват вроде ни в чем, и виноват по уши! Так и стану мягким, как мед диких пчел… не знаю, как ситуацию разрулить, а тут ты. Красавец из красавцев! Честно признавайся… имечко звучное… платье простое… ты в помете младший?

— Эээ… нууу… да, — протянул Элидодрон. — А че?

— Вот, значит, и у тебя проблемы из детства!

— Че?

— Не, ниче… ничего то есть. Кто тебя говорить учил, певец? Так, ладно. Не видать тебе, значит, наследства никакого! А я тебе вот что предлагаю. Сейчас ко мне двинемся, я с принцессой то да се, поболтаем, потом ты вдруг объявляешься — я так мол и так, за тобой пришли. Скажу, поспорил на нее! И проспорил, а дело чести, придется отдавать. Ну, она скажет, что я тварь редкая, обругает, возненавидит и с тобой уйдет. Ну, ты согласен, да?

Выбирать было не с чего.

Долго летели, нет — разве разберешь? Этот, ящеровый, крыльями машет и все что-то бормочет. Вот же разговорчивая тварь попалась! А менестрель вниз как глянет — сразу в голове мутится, так, молча и глаза закрыв, в лапах звериных и проболтался. Поблизости от пещеры некой остановились. Тут что-то типа перевалочного пункта было, как дракон объяснил.

— Так, чуланчик, — скромно пожал крыльями монстр, пропуская вперед менестреля. — Для всякого-разного…

Парень вошел и… ахнул.

Находясь в центре, можно было взглядом окинуть неимоверное количество разнообразных вещей, сваленных в углублениях пещеры как попало, от кухонной утвари до одежды. Простых, откровенного хлама и драгоценных. Все сверкало и переливалось — не то хитрыми путями сюда солнечный свет попадал, не то драконова магия действовала, но светло было. Тепло. Аж жарко!