Прачка. История попаданки - Юки

— Мы живем тут, — сообщила Анабель. — Комнату делишь с Мирой. Она тихая, главное не лезть к ней.

Комната была крохотная — едва хватало места для двух узких кроватей и маленького сундука с вещами у окна. Деревянные закопченные стены, обугленные от свечей, а потолок такой низкий, что можно достать рукой, и если бы не падающий из окна свет, тут было бы совсем тоскливо.

Я бросила привет соседке и уселась на заправленную кровать. Провела ладонью по холодной стене и чихнула от сквозняка. Похоже, это станет моим домом на ближайшее время. И не сказать, что мне здесь очень нравится, но уж лучше так, чем на улице.

Мира оказалась девушкой с русыми косами и бледным лицом. Она кивнула мне коротко — и отвернулась, устроившись с книгой под слабым светом масляной лампы. Я поняла: здесь никто не станет навязываться, но и помощи ждать ни от кого не стоит. Каждая прачка — сама за себя, и Анабель лишь исключение.

Глаза закрылись сами собой — от усталости, и я опустилась на подушку. Но сон никак не хотел приходить, а мысли все крутились вокруг произошедшего со мной.

Что-то или кто-то перенес меня сюда, прямо в тело Линн. И жива ли я в той реальности, остается только гадать.

Но я не хочу быть всего лишь прачкой. Я обязательно выберусь из трущоб на самый верх. Даже если придется чем-то пожертвовать.

Наутро я проснулась от холода — и от звуков, доносящихся с улицы. Кареты, грохот копыт, гомон торговцев. Все смешивалось в гулкий ритм нового мира.

Я выглянула в окно. Вдалеке, среди узких улочек и мостов через канал, виднелись башни — белые, с остроконечными крышами, над которыми клубились перламутровые облака. Аристократический квартал — я узнала его по рассказам. Там, за высокими заборами, маги правят городом, танцуют на балах и пьют вино из хрусталя. А мы, простолюдины, стираем их сорочки и молчим.

Но я не собиралась молчать. Пусть пока у меня только руки, натертые мылом, и опыт из прошлой жизни — я все равно не остановлюсь.

Я вспомнила свое пожелание об «отпуске мечты». Волшебство, другой мир, романтика… В общем-то, что хотела, то и получила, так чего теперь ныть? Осталось только найти свое место в этом мире. Настоящее, достойное меня. А пока остается лишь стирать портки и строить планы.

Глава 3

Новый день начинался так же, как и предыдущий: с рассветного звона колокола у городской стены и запаха дешевой каши из кухни барака. Сначала я не могла понять, как можно есть эту густую серую массу, но через несколько дней все встало на свои места — когда от голода сводит желудок, даже самая невкусная пища становится манной небесной.

Я умылась ледяной водой, обмотала волосы косынкой — здесь женщины прятали их от пара и мыльной воды — и, вцепившись в таз, отправилась в прачечную. Там уже шумела жизнь: тяжелые чаны с кипящей водой, деревянные бадьи, натертые доски, на которых женщины били белье. Мыльная пена ложилась узорами на потрескавшиеся доски, а в воздухе стоял аромат жженого жира от свечей.

В этом месте был свой особый ритм. Каждый шаг — усталый, но выверенный. Каждая складка рубахи, каждое пятно — мелкий бой с грязью. Казалось бы, работа унизительная, но женщины в ней находили смысл: то ли в гордости за чистый результат, то ли просто в упрямстве — не дать грязи победить.

И я училась тому же. Делать все быстро, есть на ходу, отдыхать в коротких перерывах между стирками. И успевать к сроку, ведь господа не любили ждать.

Клиенты приходили в течение всего дня. Сначала простолюдины — торговцы, лавочники, и один цирюльник, который вечно оставлял на воротничках мыльные разводы. Их белье было грубое, но честное. Заказывали мало, платили медными монетами — но всегда с опаской смотрели в глаза, будто боялись, что мы можем осудить их нищету.

Потом шли аристократы. Их прибытие оповещал скрип колес и цокот копыт лошадей. Кареты — с гербами и резными дверцами, лошади — с лентами в гриве. Слуги вытаскивали холщовые мешки — такие тяжелые, что приходилось тащить вдвоем.

— Смотри, — шептала мне Анабель, когда один из лакеев принес очередной мешок. — Это белье из дома баронессы Меллен. Она носит только батист и шелк. Стирать нужно очень аккуратно. Если хоть ниточка порвется — всем нам будет плохо.

Я только кивала в ответ. Я уже поняла: для этих людей их сорочки и чулки — часть их образа — их блеска и величия. Для них же мы — всего лишь руки, которые возвращали вещам чистоту.

Иногда особо щепетильные аристократы приходили сами.

Так в первый раз я увидела лорда Кристафа Маллета — надменно-сухопарого мужчину лет сорока, с лицом, которое, казалось, никогда не улыбалось. Он принес две белоснежные рубахи, сложенные так аккуратно, будто каждая из золота.

— Только кипяток. Только мыло из жирных орехов. И — без запахов. Понятно? — его голос был ровным, безразличным. Но в глазах притаилось что-то хищное, заставляющее меня невольно опустить взгляд.

— Поняла, милорд, — ответила я, хотя внутри все сжалось от злости.

После него частенько приходил господин Грефф, юный дворянин с излишне слащавой улыбкой и руками, которые он вечно прятал в карманах, будто что-то скрывал. Он шутил с Анабель, подмигивал мне — а потом оставлял тонкие носовые платки, пахнущие лавандой.

— Дамам нравится, когда у мужчины все в порядке, — говорил он, и я не знала, то ли смеяться, то ли плакать.

Но самым частым гостем стал маркиз Эшер Валморен. Аристократ, который, как я узнала от Анабель, питал ко мне личную неприязнь. Ведь однажды я, а верней, настоящая Линн его отшила, больно уязвив самолюбие, и он не смог мне этого простить. Кажется, он отчего-то решил, что неотразим, а Линн не захотела падать к его ногам.

Эшер приходил без предупреждения и всегда в разное время — каретой или верхом, всегда в мундире, всегда с насмешкой на губах. Высокий, темноволосый, со смазливым лицом и притягательными ямочками на щеках. Вот только характер у него был скверный.

Его белоснежные рубахи, жилеты с золотыми пуговицами и даже черные перчатки — все ложилось исключительно в мои руки, и никому другому он свое белье не доверял. Или просто это