По щучьему велению, по Тьмы дозволению - Евгения Преображенская

— Всё хорошо, милый… — шептала женщина. — Я с тобой… Мама рядом. Ничего, что воет ветер за окном и метёт вьюга… Не бойся… Папа твой вернётся из похода. Ты вырастешь сильным и смелым, как он… Ничего, что век мой будет короче положенного… что отдала я часть своей жизни духам зимы. Зато ты будешь жить долго и счастливо. Даже когда я покину тебя, всегда буду петь тебе колыбельные вместе с ветром и вьюгой… Ты станешь самым лучшим правителем царства… А иначе к чему всё это…

В то же время по зимнему лесу шагал и Емельян Филин. Мороз кусал его раскрасневшиеся щёки, целовал потрескавшиеся губы. Обида мучила сердце.

К счастью, вьюга позлилась и оставила неудачливого колдуна. Ветер поярился и утих. А снега навалило не так много, чтобы замести ручей, по течению которого он следовал.

Уже не так весело было Емеле, как раньше. Не казалась ему удачной шутка с вездеходной печью. Мысли его бежали к родному дому. Успели ли братья сложить новую печь и починить дом до морозов? Как они теперь?

Думал Емеля и обо всём народе Кривхайна, который не успел собрать последний урожай, как следует приготовиться к зиме. Вот ведь какой из него владыка получился, ещё хуже прежнего. И к чему теперь всё?

Царская дочка пропала, а может, и навсегда сгинула под снегом. Щучечка радуется мести и с другими милуется. А Емеля со всеми своими благородными порывами остался один в этом зимнем лесу, если не сказать пожёстче, в каком именно месте собачьем.

— По щучьему наказу, по моему приказу! — зло крикнул парень в морозные сумерки. — Хочу оказаться в палатах царских, рядом с миленькой! — Ничего не ответил ему лес, всё осталось по-прежнему. — По веленью щучьему, по хотенью могучему! — снова повторил Емеля. — Пусть бы всего этого злодейства не было вовсе! — Он топнул ногой по корке льда. — Хочу всё назад: и дом, и печку! Хочу чаю горячего да гостинцев сладких! — И снова лишь тишина да скрип деревьев были ему ответом. — Хочу дрова рубить и воду носить! — в сердцах крикнул Емеля. — Хочу невесткам помогать да с братьями на базар ездить! Торговать хочу научиться, деньги зарабатывать…

И на этот раз только ветер отвечал колдуну, потерявшему свою силу с приходом морозов. И словно плакал кто в ветвях елей. Чудились Емеле голоса женские, как будто невесток его. Не упрекали они, не ругались, только жаловались и что-то тихонечко напевали, будто колыбельную.

— Спи, мой сыночек, усни… Месяц молодой тебе сказку расскажет, ветер споёт колыбельную… — шептала старшая невестка. — Поведает он, как из-за ледяных морей, из-за Белых лесов к нам зима прилетела на крылах своих. Замела всё, запорошила, собрала урожай вместо нас…

И второй голосок младшенькой невестки подхватил:

— Ох, и тяжело нам стало жить, как ушёл Емеля… Мужья ссорятся меж собой, ругаются. Некому их веселить да гнев рассеивать. Грустно нам, тоскливо и холодно в доме без старой печки. А новая греет иначе… Как нам быть без прежнего тепла? Как нам с хозяйством большим справиться без верного помощника Емели?

От этих причитаний сердце в груди у Емели всё сжималось. А что, если нет уже ни дома, ни невестушек, ни братьев родных? Всё из-за него, из-за Емели! Не смог он уговорить царевну, не смог доказать, что будет ей хорошим мужем.

Какие бабы дуры! Чего не хватало для счастья? Вот есть молодой, красивый, ласковый и весёлый! Нет, надо наплести всё посложнее, запутать. А жизнь-то — она всегда радостнее, когда проще.

— У-ух, бабы, щучья сила! — выругался парень. — Всё ваша любовь бесстыжая! Замыслы коварные! Щука сделала из меня игрушку! Несмеяна отвергла! Подарочки взяла и наутёк! Но теперь уж всё, довольно… Наигрался! Сами как-нибудь закончите. А у меня свои дела важные, своя семья любимая.

Так говорил Емеля и не чувствовал уже ни усталости, ни холода. Ноги сами собой несли его к городу. Душа тянулась к родному дому.

Внезапно страшный треск раздался по левую сторону. Емеля отпрянул, заслонил глаза рукой. Другой схватился за меч, висящий на боку.

Раскололась корка льда на сугробах, пришла в движение сама твердь. Загудела, завыла, завертелась в порыве ветра снежная стихия. А вместе с ней взметнулось всё, что скрывалось под ней: сучья и ветви, листва, шишки и…

Тут понял Емеля, что он добрёл до того места, где недавно оставил ратников, до побоища, с которого он сбежал, гонясь за Витой. Волосы на его голове зашевелились, спина враз взмокла от холодного пота. И хорошо, что только спина взмокла, а не порты.

Среди снежного хаоса разглядел Емеля тела свинорылых ратников и конские туши. Подбросив их, как пушинки, столп снега достиг верхушек елей. Будто вырвало землю непотребным, мерзким. На, мол, забирай с собой, Емеля, что принёс.

Взметнулся ужас и рухнул обратно. Ударились тела оземь, замерли, а в следующий миг зашевелились. Захрипели кони, зарычали и захрюкали люди. Двигаясь то неуверенно и медленно, то рывками, начали они подниматься на ноги.

Бурые и пегие лошадки сделались серо-чёрными. Лица ратников стали синими. В их глазницах сгустилась непроницаемая тьма. Губы скалились в страдальческих гримасах. Они будто нюхали воздух, соображая, где они, зачем. Они искали…

Емеля застыл, обездвиженный ужасом. Пальцы его, сжатые на рукояти меча, тряслись. Колени ходили ходуном.

Разве ж справиться ему одному с отрядом мертвецов? Надо бежать, звать на помощь, собирать армию.

Медленно ворочались мысли в голове у Емельяна Филина. Зато тело словно оттаяло, ноги напряглись. Парень попятился, зашёл за ствол дерева, развернулся и дал дёру. Никаким зимним духам и мертвецам было его не догнать.

Северный ветер метался между куполами царского терема, кружил птицеверт, выл и стонал. Словно не найдя выхода злобе, он низвергся вниз и со всей силы ударил в окно опочивальни. Младшая царевна лениво обернулась, тихо зашипела в ответ.

Лёжа на пышных перинах, она потянулась, выгнулась, откинула одеяла. Утренний свет заскользил по нагому телу, по прохладной, мерцающей жемчужным блеском коже, пробежал по иссиня-чёрным волосам. Но ласки солнца пришлись Лучии не по нраву. Не было и достойного зрителя для столь дивного зрелища.

Очередной изведённый до смерти молодец лежал рядом на постели. Лучия испила его силу, но осталась