Уроки вежливости для косолапых - Виктория Победа

— Я думаю, не стоит быть столь категоричной, полагаю, у Марины Евгеньевны были причины принести сюда этих… — честное слово, даже мне, взрослому мужику не доставляет удовольствия лицезрение червей на партах, но, отчего-то, хочется понаблюдать за этим делом дальше, — давайте не будем мешать уроку.

— Но… — округлив глаза, директриса таращится на меня, как на психбольного.

Что, пожалуй, не так далеко от правды.

Я ведь только что одобрил придуманную этой чокнутой самодеятельность. У меня даже сомнения нет в том, что она таким образом спиногрызов проучить решила. Лучший способ привлечь внимание — сотворить что-то из ряда вон. Ей это бесспорно удалось.

— Так я могу продолжить урок, у нас времени больше не становится?

— Как знаете, Михаил Юрьевич, я буду у себя в кабинете, — сдается Воскресенская, — продолжайте, Марина Евгеньевна, — разрешает недовольно, бросает на беглянку уничтожительный взгляд и покидает класс.

Не дожидаясь позволения, я направляюсь к свободному месту в конце класса. Готов поспорить, что будь расстояние между нами поменьше, я бы услышал выдох облегчения.

— Так, на чем мы остановились, — покосившись на меня, она обращается к классу, — ах да, так вот, тело земляных червей разделено на сегменты, в зависимости от длины конкретной особи их число может достигать количества шестисот штук.

Пока Марина Евгеньевна вещает о червях, периодически бросая на меня взгляды и явно думая, что я не замечаю, я думаю о том, как долго еще смогу ломать комедию и на кой черт мне информация о сегментах на теле червя.

— Марина Евгеньвна, — мое внимание привлекает рыжий пацан впереди.

— Слушаю вас, Афанасьев.

— Марина Евгеньевна, а правда, что если разрезать червя пополам, у него дорастет вторая половина и будет два червя? — воодушевленно интересуется пацан.

— Не совсем, Гриш, у земляных червей действительно хорошая способность к регенерации, но все равно ограниченная. Если…

Дальше я уже не слушаю, просто зависаю на шевелящихся пухлых губах. Ладно, признаю, идея заявиться на урок была идиотской.

— Михаил Юрьевич, — я не сразу понимаю, что все внимание класса теперь обращено на меня.

— Ч… что?

— Я спрашиваю, не хотите ли вы поближе рассмотреть предмет нашего сегодняшнего урока. Вы можете присоединиться к ребятам.

Готов поклясться, моя озадаченность, вызванная ее внезапным обращением, доставляет ей удовольствие. Весьма смело для той, что упорно делает вид, будто видит меня в первый раз.

Мстит за смутивший ее вопрос?

— Нет, спасибо, мне и тут хорошо.

— Вы уверены? — продолжает свою маленькую месть, пока я остаюсь центром внимания всего класса.

Перевожу взгляд на соседний ряд, Саня, закрыв лицо ладонь, откровенно ржет.

— Уверен, да и зачем лишний раз создавать неудобства ученикам, я так понимаю, у вас как в аптеке, все по счету? Или где-то затерялся еще один экземпляр для меня? — чувствую себя придурком, зачем-то себя закапывающим.

Кто ее знает, может у нее и затерялся.

— Увы, — она пожимает плечами, — у нас их всего двадцать четыре, в следующий раз вы заранее нас оповестите о желании присутствовать и я для вас приберегу экземпляр.

— А будет и следующий раз?

— А вы против? — расплывается в торжествующей улыбке.

— Нет, вы знаете, я очень даже “за” следующий раз, одного урока маловато, уж очень интересно вы рассказываете, — откидываюсь на спинку стула, усмехаюсь в ответ, — я вообще считаю, что глубокое погружение… кхм, в материал, очень важно.

Даже на расстоянии я вижу, как размыкаются в удивлении ее губки.

Там где ты училась, девочка, я преподавал.

Глава 17

Я чувствую, как лицо заливается краской и щеки начинают полыхать от смущения. Он в самом деле это произнес, да? Вслух?

Мне не показалось?

Наверное, я слишком долго молчу, судорожно пытаясь взять себя в руки, и даже ощущаю, как потеют ладони, как сбивается дыхание и неистово колотится сердце в груди.

В упор смотрю на ухмыляющегося, довольного собой Бурова, и кажется, мое молчание тянется целую вечность.

Что это? Просто игра слов? Совпадение? Или вполне себе откровенный намек?

Неужели все-таки узнал?

Ну и кто меня, спрашивается, за язык тянул? Зачем нужно было его дразнить? Почему нельзя было просто дождаться окончания урока, сделав вид, что меня совсем не заботит его присутствие.

Откуда это абсолютно инфантильное желание подергать хищника за усы? Подергала?

И что теперь? Гадать узнал или нет до конца урока?

Понимаю, что молчание слишком затянулось. Ученики тем временем устремляют на меня полные недоумения взгляды.

Беру себя в руки, улыбаюсь этому медведю, будь он неладен, и произношу твердо:

— Мы будем только рады вашему присутствию, да дети?

Мои семиклашки, к счастью, утвердительно кивают, а я, продолжая таращиться на Бурова и дебильно улыбаться, думаю о том, что ни черта мне его присутствие радости не доставит.

— Я в этом даже не сомневался, — продолжая все так же самоуверенно ухмыляться, этот гад еще и руки на груди скрещивает.

Мол, уделал я тебя, Марина Евгеньевна.

Нет, надо признать, действительно уделал. В принципе я сама виновата, не надо было провоцировать, но очень хотелось. С того самого момента, как разглядела легкой степени отвращение на его лице.

— Так, ребята, — решаю не продолжать провоцировать Бурова на дальнейшие откровения и возвращаюсь к непосредственной теме урока, — давайте сейчас быстренько рассмотрим наших подопечных и положим их в ванночки с землей. Внимательно рассмотрите поясок вокруг тела, его вы обнаружите не у каждой особи, а только у половозрелых, готовых к размножению. Земляные черви являются гермафродитами. Кто может объяснить, что это значит?

Окидываю взглядом ребят, к своему удивлению, и чего уж там, удовлетворению, отмечаю, что меня внимательно слушают.

Все двадцать восемь пар глаз смотрят на меня. Поправочка, двадцать девять пар.

Буров тоже неотрывно на меня таращится, слушает внимательно, будто ему это и впрямь интересно.

И все же, как ни прискорбно это осознавать, а вероятность того, что он меня узнал, весьма велика.

Иначе зачем ему еще заявляться на мой урок без предупреждения? Насколько я могу судить, исходя из тех крупиц информации, что мне удалось добыть, привычкой терять время, протирая штаны на школьных уроках, Буров не славится, да и в целом появляется в школе крайне редко.

Что заставило его вдруг изменить своим привычкам?

А может, все дело в семи двойках в дневнике его подопечного? В принципе такой вариант тоже исключать нельзя, ведь раньше ничего подобного не случалось.

Я понимаю, конечно, что цепляюсь за соломинку, но мне жуть как не хочется мириться с тем, что в синем чулке он мог узнать девицу из ночного клуба.

И