Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Звякнуло. Ко мне выкатился золотистый узорчатый тубус. Я придвинулся к нему, пытаясь понять, что это такое. Узоры на тубусе начали меняться, повинуясь моему желанию знать, что он из себя представляет. Навыки косметолога! — догадался я. Оглянувшись, заметил, что ко мне начало прибивать обрывки бумаги с записями. Клочки разного цвета (видимо, разная эмоциональная окраска), записи, где ровные, как на подбор, где просто чудовищные каракули, сделающие честь любому врачу. Формирую папку-файл и начинаю волей перебирать бумажки, разглаживая мятые и аккуратно укладывая их в папку. Поначалу много в одну папку класть нельзя — у Эльфи, очевидно, нет привычки систематизировать свои воспоминания и перегружать ёмкости для памяти нельзя — непривычная к этому голова просто не выдержит. А где его языковые файлы?

Стоило только выразить желание, как мне тут же была показана обшарпанная картонная папка с обрывками ботиночных шнурков вместо завязок (грамотей, мать его!) из которой в разные сторòны торчали разрозненные листки с обломанными от ветхости и рваными краями. Так сознание Эльфи откликнулось на моё желание увидеть его знание языка — немецкого, естественно!

К папке тянулись ассоциативные связи разной толщины — всё таки, говорит-то Эльфи нормально, не заикается, хотя его словарный запас довольно беден. Среди этой путаницы мне удалось, просто посмотрев на опутывающие папку нити, вычленить сравнительно недавно появившиеся связи письменного языка. Есть результат от наших занятий! Есть! И с той сторòны папки, от которой тянутся эти нити сама папка, как будто выглядит получше. Мало того, с этой же сторòны от папки идут связи куда-то вдаль, разветвляясь пушистым пучком. Мелкая моторика! Она и так у Эльфи неплоха — трудно заниматься маникюром с плохой моторикой. Но дополнительное улучшение никогда не помешает. А во что превратится том русского языка в таком бардаке? Эщельме-бещельме?

Ладно, продолжим осмотр. Двинувшись в сторòну от кучки обрывков, периодически взметаемых сквозняком, я заметил сетку спускавшуюся сверху вниз. Это ещё что? Откуда? Отвел тонкие поблёскивающие кручёные нити в сторòну, наткнулся на ещё одну сеть. Цвет у них разный, одна угольно-чёрная, другая радужно-переливчатая. Ткнулся в радужную, пытаясь понять, что это. Пришло осознание — это наша с Эльфи связь, делающая нас истинными по отношению друг к другу. А расцвечивает её любовь Эльфи ко мне. А чёрная? Ткнулся в неё. Травма от гибели Лило и последующее повреждение сознания, а багрово-коричневая часть этой же сети, уходящая глубоко вниз — изнасилование. Чёрная сеть кусками опутывает сознание омеги, то пропадая, то проявляясь, её следы видны даже среди бумажных клочков памяти, чёрные нити переплетаются между собой, прòнизывают окружающее пространство. Время от времени они набухают и становятся толще, как будто высасывая что-то, напитываясь силой из сознания омеги и тогда в этих местах мгла становится реже, тоньше, кажется, ткни и оно порвётся в клочки как воздушный шарик, разрушая всё вокруг, и уничтожая личность Эльфи.

Вот с чем стоит побороться! Травма высасывает, разлагает личность моего омежки. В перспективе опасна — чем она завершит свою разрушительную деятельность неизвестно. И прежде чем грузить слабые вычислительные мощности его мозга русским языком следует разобраться с чёрной сетью. Приближаюсь к сети и, пожелав, начинаю разрушать истаивающую чёрным дымом мерзкую сетку, прогрызая в ней дыру. Остановился. Огляделся вокруг. Кусок сети, растворённый мной, снова начал проявляться! Она восстанавливается… Похоже не всё так просто. Надо искать источник из которого она подпитывается. Удар должен быть нанесён туда, а уж потом следует ликвидировать периферию. А ещё изнасилование. Эльфи никогда не был с альфами (насчёт Лило не уверен) и пусть он мало что осознавал (по крайней мере, вначале), но психологическую травму от интимного общения с альфами получил, к тому же он на тот момент уже был моим истинным. А сексуальная связь для привязанного омеги с посторòнними альфами (омеги не в счёт) всегда психологически травматична (только Дитрич почему-то выбивается из этого ряда, надо в этом покопаться. Потом… А впрочем… — ясно как день — я не альфа. Со мной можно…). Добровольная и вовсе невозможна.

В поисках источника существования чёрной сети рванулся вверх, туда, где конусом сходились натянутые, деформированные ромбы крученых нитей. К высшим слоям сознания. (О! математикой с ним надо позаниматься, а то больно уж здесь пустынно). Нет. Не тут… Вниз, к багрово-коричневым следам изнасилования, ниже, в горячую глубину безусловных рефлексов. Сеть здесь едва видна, опускаюсь ещё и вижу, наконец, как она оканчивается, постепенно истаивая в багровой духоте. Инстинкты ей неподвластны. И то хлеб… Всплываю и замечаю, как в сторòну, теряясь в этой отвратной мгле (серо-розовое сочетание!) уходит неприметная ворòнка растянутых нитей. Туда! Рвусь по этой связи и упираюсь в узкогорлый кувшин толстого, зеленоватого с пузырьками, бугристого стекла в котором мечется, втягивая чёрные нити, ком бурого тумана. Вот оно! Стараясь не касаться туго натянутых нитей, заглядываю в горлышко корявого кувшина. Бурый ком, видимо, что-то почувствовав, рванулся ко мне, пытаясь захватить и отпугивая одновременно. Тело Эльфи задрожало, он, не просыпаясь, застонал. Тише, тише, хороший мой, тише… Я осторожно…

Так. Чтобы сотворить такое?..

Мысленно формирую толстую, как раз по диаметру горлышка затычку из коры пробкового дерева и, не обращая внимания на тянущиеся в горлышко чёрные нити сети, втискиваю её в кувшин. Пробка трётся о стекло, визжит, передавливает нити, а то, в кувшине, начинает метаться в нём, угрожая разорвать его. Удерживая потихоньку затискиваемую глубже и глубже пробку, лихорадочно думаю: чем можно укрепить кувшин снаружи, чтобы его не разорвало. Я даже боюсь представить, что будет, если это случится. Вот! Латунь самый пластичный сплав. Но пластичней золота металлов нет… Стенки кувшина достаточно толсты, а металл сверху плотно прижатый к стеклу поможет кувшину выстоять. Латунь же у нас жёлтенькая? Во-от… захотел и проявил полосу латуни которая стала быстро оборачиваться вокруг стеклянных стенок уродливого сосуда плотно заполняя все неровности и обжимая кувшин. Пробка втиснута вровень с краями горла. Миг, и по моему желанию на неё светящимися голубоватым светом микроскопическими рунами наносятся надписи: «прочность», «непрòницаемость», «сила». А полоса светло-жёлтого металла всё накручивается и накручивается, и вот уже и пробка затянута в металлический кокон. Поверх него наношу те же надписи, только покрупнее. Металлический сосуд повисает среди мглы сознания омеги полностью отсечённый от резко ослабевшей чёрной сети. Она ещё сохраняется, но это ненадолго — я обязательно её разрушу. Сейчас мне надо