Развод. Вина предателя - Катя Лебедева

Главное, что я возвращаюсь домой, к ней, к детям, а то, что у меня кто-то есть на стороне, не имеет никакого значения. Для меня семьей навсегда останутся они. И какие бы выходки Полина не творила, как бы я на нее не злился, она навсегда в моем сердце первая и единственная женщина, которую я любил, люблю и буду любить.

Не знаю, как подруги меня не заметили, когда вел их до вокзала. Да что там дорога, не знаю, как они у дома меня не заметили. Наверное, все звезды сошлись, и судьба оказалась на моей стороне, потому что, когда они тронулись с места, я со всей дури треснул по рулю и чудом не задел клаксон.

И все же я очень рад тому, как все сложилось. Действительно рад. Полина хоть немного ожила, стала похожа на человека, а не на бездушного робота. Я увидела злость в ее глазах, ненависть, решимость, страх.

И поступки, как бы я не хотел, чтобы она ничего не делала, просто приняла меня, если быть честным с самим собой, то внутренне я испытываю гордость за то, что она не прогнулась, а попыталась проявить характер. Есть в этом что-то такое, что трогает меня.

Я уже забыл, каково это, когда она умеет показывать коготки, когда язвит, когда показывает характер и порой наживает много проблем, которые мне предстоит решать. Я соскучился по такой Полине. Я даже готов ей дать еще пару шансов на побег. Пусть порезвится, пусть в ее глазах снова заблещет тот самый огонек. Пускай она распалится.

Вот только я не уверен, что это поможет. Она снова закрылась, снова потухла. Видимо, больше нет в голове идей, и поэтому она себя хоронит. Но в любом случае, я увидел, что она все еще живая, и понял, что моя женщина спит где-то там глубоко внутри, и ей просто не дают проснуться.

И теперь я знаю, что мне делать дальше. Я двигаюсь в правильном направлении.

Почему-то она считает в данной ситуации жертвой себя, но я бы не сказал, что она такая уж невинная жертва, и в принципе, кто из нас еще жертва? В любом случае, первый шаг я сделал, и он оказался очень удачным. Я свое не отпускаю никогда, и ни за что. Я выбрал ее еще шестнадцать лет назад, и менять свое решение не собираюсь.

Когда приезжаем домой, Алиса спокойно идет в свою комнату, а вот Полина нет. Вижу, как с каждым шагом ей становится все тяжелее. К ее ногам, словно пудовые гири привязали, и из-за этого она больше не может порхать. Вот только порхать она перестала уже очень давно и перестала даже хотеть порхать. Ничего, я ее заставлю.

Бросаю сумку в коридоре и от этого шума жена вздрагивает, даже усмехаюсь немного ее реакции. Посмотрите, какие мы нежные стали.

Еще бы, представляю, как она уже успела себя накрутить за время дороги. Правильно, пусть накручивает себя, пусть делает это. Она должна понять, какую огромную ошибку совершила, она должна искренне раскаяться.

— Ну что, пройдем в кабинет или в спальню? — ослабляя галстук, спрашиваю у нее. — Нам нужно поговорить, Полина, и я надеюсь, ты понимаешь, каким будет наш разговор.

Подхожу к ней со спины и начинаю все это говорить, щекоча дыханием открытую любимую шею. Жена ведет плечом, тихонько вздрагивает, и это доставляет мне непередаваемое удовольствие.

— Алиса не должна ни видеть, ни слышать, что между нами происходит. Ты ведь не хочешь этого так же, как и я, дорогая моя беглянка.

Глава 21

Глава 21

Полина

Смотрю на мужа и не могу понять, почему он так жесток со мной. Я вижу по его предвкушающему взгляду, что задумал неладное, и неважно, куда мы пойдем в спальню или в кабинет, он везде настигнет меня, везде достанет со своей карой.

Я не знаю, что меня ждет за кара, не знаю, смогу ли я выстоять и выжить после нее, смогу ли сохранить тот хрупкий мир, что есть сейчас во мне.

Но я понимаю одно, сейчас во мне что-то надломилось.

Эта свобода, которая упорхнула буквально из-под носа, оборвала все во мне. Оборвала, сломала, разрушила и еще много всего в этом роде. Остался всего один-единственный крошечный шаг до полного краха. Я в шаге от того, чтобы перестать существовать.

Но это не самое страшное. Больше всего меня страшит то, что я поняла одну простую вещь: почему-то для своей дочери я не семья. Нет, ну, правда, сами подумайте, она не думает о том, что мне может быть больно из-за ее любви к отцу.

Да, понимаю ей всего пять лет, и она еще очень маленькая, открытая и ничего такого не имеет ввиду своим поведением, для нее я мама, для нее я любимая, но я все время рядом с ней, я для нее как данность, а папа, папа часто пропадает из ее поля зрения и поэтому он такая недостижимая высота и каждую минутку любви с ним она ни за что не променяет на что либо, она готова бороться за каждую секунду рядом с ним.

Я не понимаю этой безумной тяги к нему и ревную, е могу ждать, когда наступит период взросления и ребенку снова нужна стану я. Мне страшно и будучи подростком она снова будет предпочитать отца, не меня. Глупо, знаю, но не могу иначе.

Только это все уже совершенно не важно. Куда важнее то, что я не смогла насладиться тем самым журавлем в небе и упустила синицу в руках, хотя крепко держала. Возможно, конечно, я ошибаюсь и пыталась удержать того журавля свободы, но я не знаю, правда, не знаю.

Я запуталась во всем, поэтому лишь обнимаю себя руками, смотрю на мужа и мотаю головой. Не хочу отвечать, не хочу выбирать, не хочу говорить. Хочу просто закрыться в одной из комнат и пересидеть сегодняшнюю ночь, переждать бурю, а завтра его эмоции утихнут и уже будет не так страшно с ним разговаривать.

Сейчас меня действительно пугает то, что он может сделать. Меня пугают перспективы будущего, и мне страшно об этом ему говорить, потому что кто знает, вдруг он сильнее разозлится и его наказание будет еще более жестоким. Я перестала понимать, с кем и где