Караул! Яга сбежала! - Елена Артемова

взглядом точно проводил. Свербящее чувство между лопаток отчетливо ощущалось, пока я не скрылась в бане. Мысль, что я, вопреки моим предположениям, получила в подарок с перемещением привязку не к терему Кощея, а к его хозяину, нервировала. Надеюсь, тому хватит ума ночевать дома? Перспектива просыпаться каждое утро не пойми где меня не радовала. Натянув прямо поверх полотенца плащ, я нерешительно замерла на тропинке, ведущей в лес. И вот внутренний голос отчетливо шептал: «Нам туда, на восход солнца», но я почему-то медлила сделать первый шаг. И нет, не потому, что внутри домика Лешего остался Кощей. Нет, я сказала.

— Пр-р-ровожу, — послышалось над головой.

Даже смотреть не стала, кто. И так знаю, что Карлуша спешит на помощь.

— Веди, — скомандовала коротко, и птица, взмахнув крыльями, полетела на восход, в сторону домика Яги.

***

Еще на подходе к избе я почуяла неладное. Душа была не на месте, так бы я охарактеризовала состояние, охватившее меня. Ускорила шаг и, выйдя на поляну перед домом, замерла. Из окна вылетала домашняя утварь: чугунки, сковородки, полотенца, ложки, ухват. А внутри бушевал скандал: Микоша и Феофан делили пространство.

— Бар-р-рдак! — с осуждением прокаркал ворон и, сделав пару кругов над избушкой, слинял, не попрощавшись.

— Избушка-избушка, а ну, кругом! — скомандовала я, наблюдая, как изба, скрипя венцами, поднимается и делает оборот.

— Я те щас как дам по шее! Кого принесло? — в распахнутое окно высунулся лохматый домовой, отвлекшись от ссоры.

— А я добавлю! — из-за его плеча показалась Микоша.

— Ой, хозяйка вернулась! — охнув, Феофанушка вжал голову в плечи и виновато потупился, — А у нас тут это, как его… — он лихорадочно подбирал слова в оправдание того, что творилось.

— Ревизия, ага, — важно кивнула домовуха на кучу под окном, ни капли не стесняясь учиненного беспорядка, — Это все на помойку, порченое.

А потом, очевидно, решив, что лучшая защита — это нападение, кинулась в атаку:

— А чой-то одежда на тебе с чужого плеча? Знакомый плащик, а ну-ка, подь сюды, поближе, посмотрю, — прищурившись, она смерила меня взглядом, и мне резко перехотелось идти в дом.

Но, во-первых, под плащом мокрое полотенце, и я бы с удовольствием переоделась. Правда, во что? Вот вопрос. Я не успеваю находить себе платья, как они поутру исчезают в неизвестном направлении. А во-вторых, я бы еще с большим удовольствием позавтракала. Например, кашкой, которой меня кормил Феофан. Правда, самобранкой я пользоваться запретила. Надеюсь, вчера они сумели сварить макароны? Да и пачка сосисок оставалась. Не совсем блюда для завтрака, но раз уж ничего больше нет, то сойдет.

Словно подслушав мои мысли, Феофан толкнул плечом Микошу, и та, взмахнув руками, повалилась на пол, сопровождая свой полет непереводимой игрой слов. А домовой принялся себя нахваливать:

— Кто молодец? Феофанушка молодец! Завтрак хозяйке приготовил.

— Феофанушка нахал! Вчера все мясные палочки съел, — не упустила случая нажаловаться Микоша, охая под подоконником.

Самой же ее не было видно.

— А ты дурня, камушки сырые грызла, — не остался в долгу домовой, говоря, очевидно, про сухие макароны, — Я первый догадался их в чугунок — и в печку поставить. М-м-м, за ночь в водице ключевой настоялись пади, вкуснотища!

И тут я поняла, что единственный шанс поесть — самобранка. Потому что за ночь в печке, в воде… Это уже не макароны, это скорее клейстер получится.

Вздохнув, я подтянула на плечи плащ и прошлепала босыми ногами к дверям. Распахнув, увидела замечательную картину: за столом напротив друг друга с деревянными ложками сидели Микоша и Феофан, выжидающе поглядывая на дымящийся чугунок, накрытый крышкой. Жаль их разочаровывать, но то, что внутри, им явно придется не по вкусу. Подошла ближе, сняла крышку и, убедившись, что жижа внутри малосъедобна, удрученно вздохнула. Оба домовых тут же сунули свои носы следом и, конечно, столкнулись лбами.

— Ах ты ж…

— Да чтоб тебя!

Воскликнули они одновременно и принялись потирать ушибленные места. А затем Микоша треснула ложкой по макушке Феофана.

— Не умеешь — не берись! Чаго теперь есть станем?

На удивление Феофан ничего не ответил, спрыгнул с лавки, засеменил к печи и, забравшись на лежанку, задернул занавеску. Мне стало жаль домового, он же как лучше хотел. А то, что рецепт приготовления не знал — так то скорее моя вина. Должна была догадаться, что вряд ли местные в курсе про такие изыски чужого мира, как макароны.

— Никакого рукоприкладства в избе! — строго запретила я Микоше, на что та лукаво прищурившись, уточнила:

— А на улице можно?

Вот ведь хитрая бабка мне попалась. Чую, непросто нам придется.

— Нет, нигде нельзя, — запретила я.

— Эх, жаль, — огорчилась домовуха, — А чегось есть будем?

Пришлось разрешить самобранку. Феофанушка первым рванул туда, где я спрятала волшебную вещицу — в сундуке в сенях. За ним, пытаясь догнать, метнулась Микоша. Ой, что-то мне подсказывает, что мои запреты им до одного места. И вчера все-таки был пир горой.

Пока они носились за скатеркой, я успела переодеться в новый наряд. Ну это для меня новый, а судя по заплаткам это скромное платье мышиного цвета носилось хозяйкой не один десяток лет. Грубая шерстяная ткань колола мою кожу, и я с тоской вспомнила свой предыдущий наряд из сундука Кощея. Эх, потеряла такую вещь. Едва я успела привязаться кушаком, как вернулись домовые, неся самобранку. Они ухватили ее за разные концы и старались перетянуть на себя.

— Порвете же! — укорила я спорщиков, и те слегка ослабили хватку.

Расстелив кормилицу на столе, я попросила… Нет, не готовое блюдо, как потирая ручки ожидали домовые, а ингредиенты для рисовой каши и бутербродов. Причем заказ пожелала из своего родного мира, мысленно представляя любимый гипермаркет у метро. Понимаю, что это тоже не очень правильно. Воровство, хоть и из другого мира. Но местным жителям провизия достается тяжелым трудом, а магазин свои убытки покроет в любом случае. Урчание живота приглушило совесть, нашептывающую: «Ай-ай-ай».

Микошу заинтересовала бутылка молока, она открутила крышку и осторожно принюхалась:

— Не пойму я, чой-то внутри-то?

Не успела я пояснить, домовуха отпила глоток и тут же выплюнула его на пол:

— Тьфу ты, гадость какая, я-то гляжу — коровка нарисована, думала, молочко. А там вода водой. — она отодвинула от себя бутылку.

Феофан пробовать не стал, просто