Нарисую себе счастье - Марианна Красовская

— Вы ей правду скажите, — кивнула я с полной серьезностью. — Про полгода и все такое. Она имеет право знать.

— Без сопливых разберусь. Вон пошел.

Я выразительно закатила глаза и поспешила обратно вниз, заодно прихватив из Ольгиной спальни домашние теплые туфли. Лето красное кончилось, полы холодные. Нам только еще одной больной в доме не хватало! Нет уж, пусть немного погостит и к мужу отправляется. Сама его выбрала, нечего тут карты назад сдавать.

Разумеется, я пыталась подслушивать под дверью, точно зная, что Казимир не поднимется и не застукает меня, но слышно было плохо. Брат и сестра разговаривали тихо. Наверное, это даже хорошо — зачем нам еще один скандал, не надо нам скандалов! Но с другой стороны, Ольга как-то не собиралась пока домой, и это меня тревожило.

А за окном хлестал дождь. Тот самый, которого я боялась. И в голову лезло всякое. Дороги, конечно, размоет. Лекари добраться не смогут. Ольга не уедет. А в Подлеске дом не утеплен, там сейчас холодно и сыро. А я тут, далеко. Может, пешком дойти? Не так уж и страшно, я не телега и не бричка, чай, в грязи не застряну. Только вот болеть мне никак нельзя, недосуг. И по всему выходит, что осень на Юге — самое опасное время года.

К вечеру за Ольгой приехал супруг, и они всю ночь мешали мне спать. Эти их стоны, скрип кровати, жаркий шепот… И нет, чтобы вслух говорили, мне же слов совсем не слышно, хоть я и в соседней спальне! Устав прислушиваться к звукам, о которых незамужней девице знать не следовало, я оделась и отправилась в кабинет. Надо почту разобрать, что ли. Все равно не засну.

Неугомонные.

Интересно, близость супружеская так ли сладка, как я предполагаю? Судя по происходящему за стенкой — даже и лучше. Жаль, что замужество мне не светит, а с другой стороны, оно мне надо? Сейчас-то жизнь куда как интереснее!

Глава 13. Флюиды

В кабинете тихо и темно. Зажигаю лампу, усаживаюсь в хозяйское кресло. Нагло закидываю ноги на стол и сама себе кажусь такой важной персоной! Воображаю себя Долоховым: владельцем заводов, богачом, уважаемым, солидным человеком. Уж я… а вот государю во дворец сервизы поставлять буду! И чтобы послам всяким дарили только мой фарфор! И что с того, что везти далеко и дорого? Приезжайте зимою на санях, так быстрее.

Да, конечно, мы будем участвовать в ежегодной выставке посуды на Излом Года. Уже рисуем зимние пейзажи на тарелках и чашках. И снегирей, и веточки морозные на кобальтовой глазури.

Благодарю, господа, за медаль! Такая честь, такая честь! Да, деньги кладите в этот сундук. Не нужно на счет в банке, хочу в руках сначала подержать.

Ах, вы из Икшара? Очень кувшины наши нравятся? Те, что с тюльпанами? Сколько штук желаете приобрести? Двести? Конечно, будет готово через два месяца…

Спустя несколько минут сладостных мечтаний я вдруг вспомнила, что Казимир совершенно точно не поедет на Зимнюю выставку. И до покупателей из Икшара, скорее всего, не доживет. Погрустнела, села нормально. Стол рукавом протерла. Зажгла светильники и придвинула к себе стопку корреспонденции. Хозяин еще утром просил ее рассортировать. Деловую — в одну сторону, личную — в другую, а непонятные или мерзкие письма, которые тоже приходили частенько. С угрозами или вымогательствами, мне Долохов давал их читать. Некоторые смешные, а какие-то даже жуткие. Впрочем, с пистолетом революционера мало что по устрашительности сравнится.

Повертев в руках очередной конверт (от госпожи Шанской, известной своей предприимчивостью дамой Большеграда, я засомневалась. Могла ли она иметь дела с Долоховым? Конечно, могла. И заказ тоже сделать могла на сервиз или что-то подобное. Так в деловую переписку откладывать, или все же заглянуть одним глазком? Не утерпела, справедливо рассудив, что конверт вскрыт и оставлен на столе, значит, ничего секретного в письме нет. Пробежалась по строкам, вздохнула, опустила лоб на скрещенные руки.

“Уважаемый Казимир Федотович, от лица своей дочери сообщаю, что сердце ее расположено к другому мужчине. Не желая сделать вас несчастным, мы отказываемся принять ваше, без сомнения, лестное предложение. Прошу не сердится на юную девушку. Уверена, что судьба предназначила вам более достойную партию”.

Отложу в личное. Или сожгу. Обидное письмо, унизительное. Между строк сквозит, что Шанские даже за деньги не желают отдавать дочь за Казимира. С одной стороны, оно и понятно: не красавец. Тому же Гальянову или революционеру Снежину уступает. Те молодые, высокие, стройные, с залихватскими усами, гордыми носами и высокими лбами. А что Казимир — в плечах широк, да ростом не вышел. Борода дурацкая, рука покалечена, в волосах уж седина. Глаза красивые, живые, да многие ли ему в глаза осмелятся смотреть?

Ну и не надо нам таких переборчивых невест. А если захотим остроты будним дням придать, так на то у нас Ольга имеется. Ее темперамента на всех хватит.

Конечно, знай Шанские о состоянии долоховского здоровья, примчались бы первые. Шутка ли — перспектива через полгода сделаться молодою вдовой? Но они не знали, и на том спасибо.

Я поглядела даты на конверте, нашла приписку, что ответ этот дан на письмо, отправленное еще в серпене (*августе, по-современному), и окончательно успокоилась. Если б Казимир был влюблен в юную Шанскую, я бы точно заметила. Никаких сердечных привязанностей к кому-то, кроме сестры и своей работы, Долохов не проявлял, а значит, нечего и вздыхать о несбывшемся.

***

— А что, Казимир к старости слаб глазами стал, да? Может, попросить ему очки выписать?

Я с растерянностью смотрела на Ольгу. Что этой женщине от меня нужно? Она меня пугает.

Завтрак прошел вполне мирно. Долохов и Пиляев не пытались друг друга убить. Доктор даже обещал провести медицинский осмотр и выволок беднягу Казимира на короткую прогулку. Сказал, что дождь не помешает. Мне сразу стало спокойнее – Хозяин в добрых руках. Все же Марку я доверяла, он хороший целитель.

Но вот беда, Ольга на прогулку с ними не пошла, а осталась со мной и стала задавать какие-то странные вопросы.

— К чему это вы, госпожа?

— Волосы у тебя красивые. Не жалко резать было? И лицо тонкое, и глаза, и руки совершенно не мужские. Откуда ты взялась такая странная, девочка?

Если бы прямо сейчас на меня рухнула крыша, а сервиз фарфоровый сам собой затанцевал, я испугалась бы меньше.