Кровавая заутреня - Нина Алексеевна Левина

— Та самая, которую оскорбил Радзимиш, помнишь?

— А-а, так она из москалей?

— Да, у неё отец русский подполковник.

— Чего хотела?

— Ничего, — Чеслав равнодушно пожал плечами. — Заблудилась, спрашивала, в какой стороне Ратуша.

— По виду вроде небогата, — задумчиво произнесла пани Ярошевская. — Но узнать, где живёт, не помешает. Подполковник — не рядовой. Поживиться будет чем.

Чеслав ничего не ответил матери. Он думал о запечатанном письме, лежащем в кармане. Письмо от неё, красавицы, воспламенившей сердце Чеслава. Передавать его капралу или не передавать? С каким бы удовольствием Чеслав бы вскрыл письмо, прочитал и порвал, чтобы не передавать. Но ведь Алексей может как-нибудь узнать о письме. Он мужчина горячий, церемониться с обидчиком не станет Зато если передать, то оба влюблённых будут доверять Чеславу, а этим можно будет воспользоваться при случае. К тому же ещё не время ссориться с русскими. Вести из Кракова приходят обнадёживающие, но это пока не сигнал к действию. Всё может измениться в любую минуту, тут важно не поспешить. Пусть Алексей пока думает, что он в «приятелях» Чеслава. С этими мыслями корчмарь вечером отдал письмо капралу, явившемуся на ужин в привычной компании.

— Откуда оно у тебя? — удивился Алексей, бегло пробежав глазами по строчкам и вспыхнув от радости.

— Молодая пани на минутку заходила к нам сегодня.

— Сама? О, если бы я только знал! Друзья! — капрал взглянул на недоумевающих приятелей. — Сегодня я угощаю! Чеслав, позволь пожать твою руку!

— Что, строгий отец возлюбленной сменил гнев на милость? — вскинул бровь старший Авинов.

— Нет, не сменил. Но она пишет мне, что страдает от нашей разлуки и сообщает, где мы сможем скоро увидеться!

Алексей был так счастлив, пожимая руку корчмарю, что за его привычной улыбкой совсем не заметил во взгляде колючих льдинок.

Глава 2

Поражение

Между тем далеко от Варшавы, за день до того дня, когда Кати передавала письмо для Алексея, произошло знаковое событие. В Краков наконец-то приехал Тадеуш Костюшко. В день прибытия он поспешил огласить на рыночной площади «Акт восстания» и принёс публичную присягу. С этого момента Костюшко стал главнокомандующим вооружёнными силами Речи Посполитой и взял на себя всю полноту власти в стране. По сути это было объявление войны действующей власти за восстановление прежних границ Польского Королевства. О том, что к Кракову выдвинулся армейский корпус Тормасова, было уже известно. Для отпора ему в Кракове собралась армия из различных пехотных полков и кавалерийских эскадронов. Сюда же, кстати, к этому времени прибыл и Антоний Мадалинский. Армия у Костюшко получилась небольшая — чуть меньше двух с половиной тысяч солдат и одиннадцать пушек. Но несколько богатых шляхтичей Малопольского воеводства внесли свою лепту в дело восстания. К приезду Костюшко они подготовили около двух тысяч крестьян-косиньеров — одели их в форму и вооружили косами. Для этого косы пришлось немного видоизменить. К длинному косовищу крепился загнутый нож для покоса травы, но не поперёк, а вдоль, так что получалось что-то похожее на пику с острым лезвием. Вот с таким сборным воинством Костюшко выдвинулся навстречу Тормасову сразу после присяги.

Оба войска встретились на следующий день в сорока верстах от Кракова возле деревни Рацлавице. У Тормасова было чуть меньше трёх тысяч солдат и двенадцать пушек. Разведка донесла ему о состоянии армии Костюшко, и генерал-майор усмехнулся — у восставших поляков явно меньше людей. Вооружённое косами мужичьё военачальник решил не брать в расчёт. Разве может этот сброд с сельскохозяйственными инструментами противостоять хорошо обученной регулярной армии? Размышлять тут было не о чем, и Тормасов решил атаковать, чтобы поскорее покончить с бунтовщиками. Но вышло совсем не так, как планировал генерал. Костюшко воспользовался опытом, приобретённым на войне в Америке. И там где Тормасов наступал традиционно сомкнутым строем в несколько рядов, польский командующий приказал рассеяться и вести огонь под прикрытием естественного рельефа местности. Сам же повёл отряд косиньеров в тыл противнику. Внезапное появление людей с косами оказалось полной неожиданностью для солдат русской армии. Находившиеся у орудий были быстро перебиты, а все пушки захвачены. Увидев, что лишился всей артиллерии и потерял около пятисот человек убитыми, Тормасов дал команду немедленно отступать. Бой под Рацлавице закончился полной победой армии восставших. У Костюшко был велик соблазн отправиться за Тормасовым вдогонку и разделаться с его корпусом окончательно, но собственные потери убитыми оказались почти такими же, не говоря о раненых, поэтому он вернулся в Краков.

Весть о победе под Рацлавице быстрокрылой птицей понеслась по Речи Посполитой. Случилось первое открытое противостояние с армией Екатерины II, и русские побежали. Какой ещё сигнал нужен другим городам, чтобы присоединиться к восстанию? Разгорячённый Радзимиш скакал к Варшаве. Он участвовал в сражении под Рацлавице, даже был легко ранен в плечо картечью, но в Краков не вернулся, а помчался, с одобрения Костюшко, в Варшаву. Кто-то скакал в Вильно, кто-то в Люблин и Гродно. Во все концы Речи Посполитой летели гонцы, спеша сообщить о разгроме русских и передать надёжным людям приказ нового главнокомандующего о поднятии мятежей. Над судьбой русского гарнизона в Варшаве начали сгущаться грозовые тучи…

В это же самое время, ещё не зная, что Тормасов разбит, а воодушевлённые победой вестники бунтовщиков погоняют своих лошадей, Алексей чувствовал себя счастливым человеком и снова и снова перечитывал письмо Кати. Она писала ему, что ужасно страдает от гнева отца, но ещё больше от того, что уже столько дней не видит Алексея. Она боялась, что он скоро забудет её, а вот она не сможет забыть его никогда. Кати сообщала, что в воскресенье они с матушкой пойдут на утреннюю службу в церковь в Праге. За храмом есть внутренний дворик, а за ним — узкий закуток, обычно пустующий. Кати обещала выйти туда в середине Литургии на несколько минут, якобы чтобы подышать воздухом. Если Алексей не забыл её, то он сможет встретиться с ней там.

— Милая моя, любимая Катенька, — шептал Алексей поздно вечером, лёжа в постели без сна и прижимая письмо к губам, — как же я мог забыть тебя, свою любовь? Только ты в моём сердце, и никто не сможет заставить меня разлюбить тебя.

Кати не могла его слышать, но ей тоже не спалось этой ночью.