(Не)желанная. Я тебя не отпущу - Лия Ришар

я рассказываю им, что умудрилась влюбиться, рассказываю о ситуации с моими разбитыми коленями и журналистами, которые сделали из этого скандал. А еще… делюсь своими переживаниями. Может, так мне будет легче?

— Думаешь, твои чувства не взаимны? — задумчиво переспрашивает Марина.

Я киваю.

— Да, наверное так. Он меня не любит. Это все не для него, Вадим сам говорил.

— Значит, полюбит, — пожимает плечами Лера, — как тебя можно не полюбить? Он вообще пробовал твою фирменную запеканку?

Я усмехаюсь.

— Нет, не пробовал. Ему это не интересно, наверное.

— А ты приготовь, — советует сестра, — и вообще: он просто испугался.

— Испугался? — хмурю брови я.

— Ну да, — уверенно кивает Лера, — по-любому. Скоро придет в себя и все поймёт. Он выпендривается.

— Все-то ты знаешь, — бурчит Марина. — Ты что, спец в отношениях?

— Помолчи, а? Я ее успокаиваю, — шипит Лера. — Не видишь? Она загналась!

— Что значит помолчи? — возмущается Марина. — Я — твоя старшая сестра, между прочим. И если надо — достану тапок и отхожу тебя по заднице, как десять лет назад!

— Да хватит вам, — влезаю я. — Давайте лучше я вам пирожные принесу? Вкусные, воздушные. Хотите?

— Пирожные? — задумчиво сдвигает брови на переносице Лера.

— Ну да, — улыбаюсь я, — сегодня я поухаживаю за вами. А вы будете отдыхать.

Я приношу сестрам пирожные, наливаю ещё кофе. А потом мы все вместе переодеваемся и идем во двор, на шезлонги, что стоят перед здоровенным бассейном. Половину дня мы загораем, болтаем и дурачимся, толкая друг друга в воду.

Мне кажется, мы никогда так открыто не веселились. В родном доме даже смеялись тихо, лишь бы отец не услышал. А сейчас отрываемся на всю катушку, не боясь быть пойманными. Не боясь… свободы.

— У нас в доме ни одного бассейна, зато у Ники теперь целых два! — орет Лера, вынырнув из воды. — Я отсюда не вылезу до вечера!

— Можешь сидеть хоть до утра, — весело отзываюсь я, глотнув прохладного коктейля.

— Ну конечно, тогда отец приедет сюда и меня точно утопит, — закатывает глаза сестра, — и кстати, — она кусает губу, — уже скоро восемь вечера. И он действительно приедет.

— Что? — я давлюсь своим коктейлем и приподнимаюсь на шезлонге. — Лично? Водителя за вами не отправит что ли?

— Не отправит, — вместо Леры отвечает Марина. — Сказал, что приедет сам. Но ты расслабься, — коснувшись моего плеча, она смотрит на меня успокаивающе, — наверняка хочет проконтролировать, как ты здесь живешь.

— Или дать свои наставления, — отвечаю и снова обхватываю губами трубочку коктейля, — спит и видит, что я забеременею.

Я уже отвыкла от присутствия отца. Отвыкла от давления и страха, который испытываю рядом с ним. Рядом с Вадимом все по-другому. Я обрела спокойствие. Меня никто не втаптывает в грязь и не унижает.

— Забей, — подплывает к нам Лера, отлепляя темно-янтарные пряди волос от лица, — поворчит и отвалит. Это у нас с Маринкой абонемент на его концерты. А у тебя теперь всего лишь разовая акция.

— Когда-нибудь мы все будем свободны, — покусывая трубочку зубами, я смотрю перед собой. — Обязательно… когда-нибудь.

— Дочки! — разносится по двору слишком мягкий и добрый голос отца. — Вы где? Я приехал! Марина-а! Лера, Вероника!

Мы дружно вздрагиваем. И спустя несколько секунд видим отца.

Глава 18

Отец появляется возле бассейна и мы затихаем. Кажется, даже птицы уже поют не так громко, как раньше.

Невысокий, опрятный, в белоснежной рубашке и брюках. Лицо приветливое, на губах — легкая улыбка. Но это обман. Если заглянуть в его глаза, вся мягкость меркнет и тонет в жесткости. Взгляд прямой, цепкий, расчетливый. Пробирается в самую душу и выворачивает ее наизнанку.

— Что за вид, девочки? — когда отец подходит к нам, маска добродушности сползает с его лица. — Вы, обе, — он обводит взглядом Марину и Леру, — одевайтесь немедленно. Скоро приедет Раевский. Смотреть он должен только на свою жену. Причем с обожанием, — а теперь его взгляд достается мне, — да, Вероника?

Я проглатываю ком в горле.

— Да.

— Отлично, — кивает отец, — накинь что-нибудь и за мной. Надо поговорить.

Я переглядываюсь с сестрами и, накинув на плечи полотенце, шагаю следом за ним, как провинившаяся школьница.

В голове быстро-быстро путаются шальные мысли. Как в детстве.

«Накажет или нет? Накажет или нет?»

Сейчас я уже взрослая. Но эти мысли возникают в голове сами собой. Я нервничаю, абсолютно не зная, как контролировать свой эмоции. Не могу оставаться спокойной. Отец давит тяжелой энергетикой даже когда просто идет впереди меня.

Мы заходим в дом. Кутаясь в полотенце, я прохожу было в сторону зала, но папа останавливает меня.

— Мы пойдем наверх, — заявляет он. И улыбается уголками губ. — Должен же я знать, в конце концов, как устроилась моя дочь.

Как будто ему не все равно.

Вздохнув, я киваю. И мы поднимаемся по лестнице на второй этаж. Открыв дверь своей комнаты, я жду, когда отец пройдёт вперед. И захожу следом.

Окинув комнату внимательным взглядом, он медленно прохаживается по ней, заложив руки за спину. Наблюдая за ним, я кусаю губы и кручу в руках край полотенца. Сердце бьется, будто дурное.

Я не боюсь отца. Я боюсь неизвестности. Потому что никогда не знаю, чего от него ожидать.

— Неплохо, — повернувшись ко мне, заключает он. — Очень даже неплохо. Вадим постарался. Не пожалел денег.

Я снова киваю. И жду, когда отец уйдет. После этого я открою все окна в комнате, чтобы выветрить запах его тяжелых, восточных духов. Он пользуются ими постоянно. И этот парфюм… ассоциируется у меня не с самыми лучшими моментами. Я не хочу о них вспоминать. Но они въедаются в кожу вместе с запахом отца.

— Ты меня радуешь, Вероника, — продолжает он, все еще бродя зорким взглядом по моей спальне, — я видел ваши фото. Это прекрасно. Раевский купился на твою юность и красоту.

Отец делает шаг ко мне. Улыбнувшись, поправляет мои влажные волосы. А я замираю, не дыша.

— Жаль, тебе не досталось моей сообразительности и хитрости, — досадливо вздыхает он, — ты такая же, как твоя мать. Наивная и глупая.

— Что-то… не так, папа? — осторожно спрашиваю я.

Его глаза тут же вспыхивают тихой яростью.

— Я сотню раз говорил наедине не называть меня так, — цедит отец, сильнее, чем нужно, натянув одну из моих прядей, — у тебя память отшибло, Вероника?

— Петр, — тут же исправляюсь я. — Прости.

— Повтори свой вопрос, — командует он. И тон его меняется. Из приторно-мягкого становится ледяным.

— Что-то… — я судорожно вздыхаю, стойко терпя боль, — не так?

— Да, не так, — кивает отец. И снова улыбается. Это ужасная улыбка. Когда