Не играй со мной, мажор - Кристина Майер

Маме, скорее всего, сделали успокоительный укол, чтобы она отдохнула перед операцией. Сама я не спала почти всю ночь, нервничала и переживала, проваливалась в короткий сон и тут же просыпалась. Беспокойство мешало дышать, думать, действовать. Как же тяжело находиться вдали от мамы. Разве я оставила бы её в такой важный момент одну?

Нельзя пропускать школу без уважительной причины, у меня могут быть проблемы, поэтому я заставила себя встать и отправиться в душ. Собираясь, я каждую минуту проверяла телефон, хотя звук был включен. Я видела, что Кира прочла сообщение, но пока не ответила. Напряжение нарастало, в голову лезли разные мысли, которые я старалась гнать от себя.

Перед самым выходом из интерната мне позвонила мама по видеосвязи. Хорошо, что я не успела отойти далеко от своей комнаты. Вернувшись, я приняла вызов.

— Мама, — стараясь сдерживать подступающие рыдания, нарисовала на губах улыбку.

Мы виделись вчера, долго разговаривали, но этого было так мало. Хотелось быть рядом и обнять её, дождаться, когда её вывезут из операционной….

— Вида, всё будет хорошо, я не хочу, чтобы ты переживала, — отвечая на мою улыбку улыбкой. — Я уверена в своем докторе. Я верю, что все будет хорошо, — пытаясь меня успокоить, говорит мягким, нежным голосом. Мне нравится её настрой. — Вида, я люблю тебя, — говорит мама. У меня ком стоит в горле, не могу ответить. Несколько секунд проходит, пока мне удается взять себя в руки. Мой единственный самый любимый и близкий человек борется за жизнь, я должна быть сильной, я должна поддерживать её и помогать.

— Мамочка, я тоже очень сильно люблю тебя, — произношу я. — Буду молиться за тебя и ждать новостей.

— Кира позвонит тебе и обо всем расскажет, — мама переводит взгляд на подругу, которая стоит рядом, скрывая беспокойство, она наблюдает за нашим разговором.

— Давайте не будем киснуть, — наигранно бодрым голосом. — Это первый шаг на пути к выздоровлению, мы пройдем их все и обязательно победим, — сжимает кулачки, как делает перед показом маминых моделей на подиуме.

В палату входит врач, мама спешно со мной прощается, говорит ещё раз о своей любви и сбрасывает звонок. Утерев со щеки одинокую слезу, которую не удалось сдержать, я спешу в школу. Сегодня мне повезло, если бы учитель не задержался, я бы опоздала на урок.

— Что с настроением? — спрашивает Лютаев, когда я сажусь за парту.

— Ничего, — пожав плечами, лезу в портфель за тетрадкой и книгой. Чувствую на себе внимательный, сканирующий взгляд Ивана. — Всё нормально, — даже улыбаюсь ему, но все равно вижу в глазах неверие.

О том, что мама вынуждена была улететь в другую страну из-за болезни, не знает ни одна живая душа. И не узнает. Как бы мне ни хотелось порой выговориться, выплеснуть из себя боль переживаний, я не стану рисковать. Чем больше людей узнают о моей тайне, тем больше вероятность, что о ней узнает отец. Как бы мне ни нравился Лютаев, ему я тоже не скажу.

Урок проходит в молчании. Обычно мы перекидываемся редкими фразами, подшучиваем, комментируем ответы или реплики преподавателя, но сегодня мои мысли далеки отсюда. Когда учитель задает вопрос и обращается ко мне громче обычного, я понимаю, что он не в первый раз окликает меня.

— Фролова, спишь, что ли? — бросив на меня недовольный взгляд, переадресует вопрос Авдеенко. Сложно не выпадать мыслями из учебного процесса, но я стараюсь весь остаток урока сосредоточиться на голосе учителя. Со звонком я первым делом хватаю телефон, хотя прекрасно знаю, что операция начнется в девять по их времени и займет несколько часов.

Когда я пытаюсь встать, чтобы собрать принадлежности в портфель, Иван ловит меня за руку, чуть сжимая, заставляет остаться на месте.

— Дверь закрой! — кричит он Листовцу, выходящему последним из класса. — Ты расстроенная, — констатирует он твердым голосом и будто предупреждает: не врать и не отнекиваться. — Тебя кто-то обидел? — кладя руку на щеку, разворачивает лицом к себе. Мне сложно выдержать его жесткий, наполненный холодом взгляд. — Я могу помочь, только скажи…. кто.

Ваня надумал себе проблему там, где ее нет, но я понимаю, что это моя вина. Мое молчание привело к неправильным выводам. Все мы мыслим стереотипами. Если я живу в интернате, то, конечно же, меня кто-то может обидеть.

— Меня никто не обижал, Вань, — хочу мотнуть головой, но он крепко держит мое лицо. — Мои переживания связаны с родным человеком, — голос дрожит, с трудом сдерживаю слёзы, которые подступают к глазам.

— Поделишься? — такое ощущение, что он пытается заглянуть мне в душу.

— Извини, это не моя тайна, — приходится выкручиваться, чтобы он не задавал вопросы.

Какой бы сильной я ни казалась, в душе я остаюсь маленькой напуганной девочкой. Ваня очень располагает к себе, порой мне хочется выговориться, поделиться. Хочется, чтобы меня пожалели, успокоили, обнадежили, что все будет хорошо.

Он проявил участие, мне так хочется ему довериться, открыться…. но нельзя. Этот груз мне предстоит нести в одиночестве.

— Хочешь куда-нибудь сходить вечером? — спрашивает он. Первая реакция — отказаться, но, немного подумав, я понимаю, что этим вечером мне будет сложно находиться одной. Кира позвонит после операции, но все оставшееся время я буду вариться в своих переживаниях.

— Давай сегодня просто погуляем, — предлагаю я. Позавчера мы были в кино, вчера вечером ходили в кафе.

— Хорошо, — тянется к губам, но в этот самый момент дверь со стуком открывается. Мы успеваем отпрянуть друг от друга до того, как в класс войдет первый ученик….

Когда заканчиваются уроки, я вздыхаю с облегчением. Напряжение во мне достигло пика. Я не могла расслабиться, не могла изобразить улыбку, мне всё труднее удавалось делать вид, что я слушаю преподавателей. Наплевав на правила, я спрятала телефон в карман и, отпрашиваясь на двух последних уроках, ходила проверять его в туалет. Не выдержав, написала Кире.

«Кира, новостей нет?»

«Нет,