Пленница Кощея - Полина Змееяд

— Думаешь, там их поселить можно? — повеселел царь и ближе ко мне шагнул.

— Отчего бы и нет? — я лишь плечами пожала.

Услышал наш разговор Змей, подошел и улыбнулся, клыками щеголяя. Да не злобливо так, весело даже.

— И правда, отчего нет? Озера есть, в больших пещерах, где своды самоцветами украшены, да мне от той воды никакого проку. А девки хоть петь будут — все веселее. В законе того не запрещено, — говорил, и взгляд очей своих странных с меня на Кощея переводил и обратно. — Хорошую ты советницу себе сыскал, царь Кощей, — сказал, и ушел.

Я аж зарделась вся, и к озеру скорее отвернулась. От него ветерок хоть немного щеки покрасневшие охлаждал. Слышала я, что Кощей ближе подошел, за спиной моей остановился и вдохнул, будто сказать хотел что-то, да не решался. Вот-вот, кажется, и заговорил бы, но прямо перед нами выскочила из воды русалка голубоглазая и затараторила.

— Еремея и Милаву не нашла, но лодку видала — маленький челночек, у нас на таких никто не ходит. Несся он вниз по широкой реке Смородине, к морю-океану, уж к закату берега морского достигнет.

Переглянулись мы с царем, да обо всем другом сразу забыли. Кощей змея позвал, да попросил в последний раз нам службу сослужить. Не отказался Горыныч, и снова взмыли мы под облака.

Мне уж и совсем не страшно было, да к Кощею я все равно прижималась: уж больно хорошо было в его руках, тепло и спокойно. И небо, в золото и багрянец закатным солнцем окрашенное, особенно красивым сегодня казалось, и ветер не хлестал, а ласкал будто. Казалось, что попытайся я отстраниться, царь мне и сам бы не позволил — только крепче бы к себе прижал. А может, это я уже выдумываю.

Любовалась я темнеющим лесом и небом, будто объятым пламенем, до тех пор, пока внизу, на реке, не заметила лодочку с парусом. Резво она неслась по волнам, да Змей к ней спуститься никак не мог: росли по берегу реки сосны да ели, и не виднелось нигде полянки, чтобы сесть ему на землю и крылья не изранить.

Вдалеке, за лесом, уже виднелась полоска блестящей воды, вдоль которой солнышко золотую ленту бросило, как дорожку. И остров с высоким деревом на самом горизонте. Увидала я тот остров и то дерево, и сердце от страха в пятки ушло: вспомнила я слова Милавы о смерти Кощеевой.

— Скажи, царь Кощей, а правда ли, что смерть твоя в игле таится, что надежно в сундуке спрятана? — тут же спросила я, к царю оборачиваясь.

Он посмотрел на меня удивленно, потом взгляд на остров перевел и усмехнулся.

— И правда, и ложь, — ответил громко.

Змей меж тем лодочку нагнать пытался, но все дальше и дальше она скользила, буйным ветром подхваченная, и своими же крыльями Горыныч паруса лодки наполнял, и нагнать ее не мог.

— Как же так? — в низ со страхом поглядывая, спросила я.

— А вот так. Если преломить ту иглу, то умру я, наверное. Впрочем, не знаю — не пробовал. Той иглой шита моя жизнь с Навью, с ее законом и всеми, кто ее населяет. И потому, что боги этот шов проложили, земля здешняя мне подчиняется, но и я ей служить обязан, а коли равновесие нарушу — здоровьем за это расплачусь, вот так же, как с озером получилось. Коли же сломается игла, то разорвется моя связь с Лесом, нарушится здешнее спокойствие: там, где вода была, загорится все пламенем. Там, где годы стояли, руки потекут, деревья зачахнут и замок мой разрушится. Не останется дома для тех, кто в смерть перейти не смог, и в жизни не остался, да и я такой разрыв не переживу — очень уж давно я и земля Нави есть одно целое.

Глава 28

Как только замолчал Кощей, налетел вдруг ураган такой силы, что Змей даже пошатнулся и нас едва не выронил. Я от испуга в руку Кощея еще крепче вцепилась, да и он меня сжал так, что дышать стало невозможно.

Закружились вокруг нас темные тучи, заревел ветер, холодно стало так, что аж жуть, но Горыныч лететь продолжал. Глянула я вниз и вижу — лодочка дальше плывет, уж вот-вот через бурный поток в море выйдет, а мы от нее отстаем! И как же так: здесь, на высоте, есть ветер, а внизу и верхушки деревьев не качаются?

Кощей тоже это заметил, языком цокнул и головой покачал.

— Предупреждал я Ягу, чтобы зелья свои от Милавы твоей прятала, да видать, он все же что-то стащила. Не может тут такого ветра быть, — крикнул мне он, и хоть стояли мы ближе некуда, все равно я его едва слышала из-за воя и свиста.

Милава? Неужто она и выкрасть что-то способна? Да еще из дома, где ее и привечали, и обучали? Горько мне сделалось от этой мысли, а еще горче от другой: что же будет, если Милава с Еремеем первые до острова доберутся?

Долго Змей с ветрами боролся, я уж счет времени потеряла. Но как только завидела в морской глади остров скалистый, а возле него лодочку с парусом спущенным, так сразу встрепенулась. На острове том рос единственный дуб — такой мощный, каких я ни разу в жизни не видала. Вились его корни прямо по камням, да уходили в землю, в скалах оставляя глубокие трещины.

Не видать было с высоты ни Милавы, ни Еремея. Куда же они могли подеваться?

— Нам прыгать придется, и на остров самим выбираться, — прокричал мне Кощей сквозь бурю, которая, как привязанная, за нами стремилась и уж волны на море поднимать начала. — А змею надобно возвращаться, Яга уже неладное наверняка почуяла, снимет с него это колдовство.

Я побледнела. Хоть плавать умею, да одно дело в речушке или озерце плескаться, и совсем другое — в море нырять, в такие-то волны огромные!

— Не бойся, я рядом буду, — Кощей мою ладонь сжал.

Змей быстро снизился, и лапы раскрыл, я вниз полетела. Только и успела, что вдохнуть поглубже, и в воду ухнула с головой. Забила руками в