Синие бабочки - Джек Тодд

И нервно сглатываю, когда вместо лестницы мы поворачиваем в сторону парадных дверей.

Творец

Удивительно, с какой покорностью Ванда следует за мной. Плетется позади, понурив голову и прикрыв чудесные карие глаза темными волосами. Единственная светлая – седая – прядь выделяется в теплом свете фонарей на аллее. До чего легко ею манипулировать: достаточно одного правильного слова, одного удачно пойманного момента, и моя милая муза уже совсем не та дерзкая выскочка, какую я видел на занятиях этим утром.

В половине десятого на улице лишь чуть прохладнее, чем в разгар дня, зато в воздухе уже чувствуется приевшийся за годы запах травы и тины, которой тянет из пруда на том конце академического парка. Ванда могла бы закричать, могла бы развернуться и уйти, позвать кого-нибудь из студентов или попытаться дозваться ректора. Тот наверняка сидит у себя в кабинете и ломает голову, как совместить расписание старшекурсников с теми дополнительными курсами, что они выбрали.

Мне тоже стоило бы об этом подумать, но разве я могу? Каждый короткий взгляд на милую музу пробуждает внутри желание украсть ее и увезти подальше от академии прямо сейчас. Плюнуть на прикрытие и работу, выбросить из головы глупую идею терпеть и ждать до последнего. Она ведь уже принадлежит мне, просто еще не знает об этом.

Ни о чем не знает.

– Прошу, – говорю я, приоткрыв перед дорогой Вандой парадные двери второго жилого корпуса.

И она послушно проходит внутрь, осматривается в просторном холле – тот ничем не отличается от такого же в студенческом общежитии. Второй жилой корпус построен для преподавателей, но заселен здесь лишь третий этаж, все остальное – рабочие кабинеты и небольшой кафетерий на первом этаже. Оно и к лучшему. В холле ни души, да и на лестнице никого – сегодня вечером только чужих глаз не хватало. Коллеги начнут задавать вопросы, а мне хочется до последнего оставаться для них нормальным человеком.

Жестким, своенравным и заносчивым, но все же нормальным. И я уверен, что у меня отлично получается, раз даже моя милая муза не дрогнула, когда я не сдержал гнев на мальчишку Тейлора. Не стоило. Но у него не было никакого права прикасаться к ней. И в следующий раз он попрощается с обеими руками.

Третий этаж встречает нас все той же звенящей тишиной, и наши шаги отдаются в коридоре эхом. Ванда с мрачным любопытством оглядывается по сторонам, вчитывается в фамилии на дверях, пока мы не останавливаемся перед моей комнатой. Ключ щелкает в замке и поворачивается ровно три раза. Вот и все, остается лишь не поддаться соблазну, когда моя муза так близко.

Понимаешь ли ты, Ванда, как на меня влияешь? Знаешь ли, насколько мне хочется схватить тебя за тонкую шею и прижать к ближайшей стене, чтобы почувствовать твое учащенное дыхание на коже? Почувствовать твой вкус?

Нет, конечно же.

– Чувствуй себя как дома, – произношу я вместо этого и одариваю дорогую Ванду мягкой улыбкой. А ведь хочется оскалиться и рассказать ей обо всем прямо здесь и сейчас.

Моя комната мало чем выделяется – просторное светлое помещение с одной кроватью, рабочим столом и платяным шкафом. В углу устроилось мягкое кресло, а напротив него – выполненный под старину книжный шкаф, забитый в основном документами. Где-то там, на самом дне коробки с планами занятий, хранятся мои маленькие трофеи.

Пряди волос тех девушек, что пытались вдохновить меня раньше. С каждой пришлось расстаться лишь потому, что в них не было огня. Не было того шарма, какой я увидел в дорогой Ванде. Жгучая ненависть на дне практически опустевших глаз и чудесные, просто чарующие рефлексы. Стоит только сделать ей больно, и она покорно стерпит что угодно, пусть даже я попытаюсь ее убить.

Огонь дорогой Ванды я хочу разжечь сам. Правильно.

– Зачем вы меня позвали? – Она зябко обхватывает себя за плечи и не двигается с места, так и стоит у дверей, прижавшись спиной к косяку. – Я думала, проводите до комнаты и дело с концом.

С подозрением оглядевшись, Ванда поджимает тонкие губы и смотрит на меня открыто, смело, будто я ничем не отличаюсь от зарвавшегося старосты, чуть было не поднявшего на нее руку. Улыбка искажает мои губы сама собой, и я позволяю себе короткий смешок, прежде чем сесть в кресло и посмотреть на мою милую музу снизу вверх. Так люди показывают доверие, правда? Сейчас я ниже нее, и она наверняка думает, что может прочесть на моем лице что угодно: от ехидцы до безграничного добродушия.

Ох, дорогая Ванда, если бы я только знал, что такое доброта.

– Потому что у тебя есть вопросы, – отвечаю я просто и складываю пальцы в замок. Остается надеяться, что кипящая внутри жажда не проступает сквозь мягкую улыбку и не читается в пристальном взгляде моих зеленых глаз. – И было бы очень странно, если бы их не было.

Давай же. Целую неделю ты терпела и пыталась вызнать что-нибудь у ректора и однокурсников, напрягла даже соседку по комнате, а теперь не решишься спросить, для чего я устроил твое поступление? Я буду очень разочарован, моя милая, и тебе точно не понравится. Ненавижу разочаровываться.

Несколько долгих мгновений Ванда молчит, не сводя с меня взгляда. Щурится и всматривается в черты лица, будто хочет получше их запомнить, а потом скрещивает руки на груди. Не доверяет, кто бы сомневался. Честно говоря, я бы себе верить тоже не стал, но моя муза пока что не знает меня настолько хорошо.

– Вы же Тварь, – говорит она наконец и прикрывает рот ладонью, едва я вскидываю брови. – В смысле… Черт побери, я не собиралась вас оскорблять, профессор Эллиот, честно.

Святая наивность. Я нетерпеливо постукиваю носком ботинка по паркету, но не говорю ни слова. Давай, дорогая Ванда, удиви меня.

– Вас так студенты называют. И на занятии вы себя примерно так и вели, а теперь притащили меня к себе в комнату и говорите загадками. Да, у меня есть вопросы.

Моя милая муза сдается, начинает мерить комнату шагами, пока не останавливается в нескольких дюймах от меня. Темные волосы спадают на лицо, но я отлично вижу ее глубокие карие глаза. Посмотри на меня, Ванда. Я хочу знать, что творится у тебя на душе.

– Откуда вы меня знаете? Почему вы меня рекомендовали? Ребята говорят, что вы скорее повесились бы, чем написали бы рекомендацию студенту. Да и зачем пришли в наше общежитие? Скажете, почувствовали, что мне грозит опасность?