Синие бабочки - Джек Тодд

мгновений мы смотрим друг на друга, и мне мерещатся искры любопытства и откровенного восторга в его глазах. Господи, да чем я ему так не понравилась? Но в соседнем конце аудитории прыскает от смеха Генри, и профессор Эллиот оборачивается к нему.

Спасибо, господи, если вдруг ты действительно существуешь, что спас меня от этого сомнительного типа. Я тихо выдыхаю и едва не сползаю под стол. Спасибо и сомнительному типу – за то, что своими выходками выбил из моей головы воспоминания о тех проклятых днях в родном городе. В доме матери, где я никогда не чувствовала себя в безопасности.

Этого не было.

Да, лучше я подумаю о чем-нибудь другом, например, об истории английской литературы. Может быть, у меня все-таки есть шанс сдать экзамен в конце семестра, если буду держать рот на замке остаток занятий. Но ни бархатистый голос профессора, ни его до одури вкусный парфюм, ни стройные ряды букв перед глазами не успокаивают и не помогают сосредоточиться: в ушах то и дело звучит голос Кейт.

Полный рот синих бабочек.

Нашли еще одну девушку.

Моя муза.

– Не витайте в облаках, мисс Уильямс.

– Простите, какой был вопрос, профессор?

Я не сдам ни историю литературы, ни какой-либо другой предмет, если не выброшу эту дрянь из головы. А я знаю, что не выброшу, потому что палец под столом уже скользит по экрану телефона, набирая запрос в поисковике.

Убийства. Бабочки. Лос-Анджелес.

Муза

Под конец учебного дня я просто валюсь с ног, и дело далеко не в назойливом профессоре Эллиоте, который, кажется, возненавидел меня сильнее, чем остальных. Впрочем, если слушать Кейт, ненавидит тот всех без разбора и в академии работает лишь из-за того, что ему нравится смотреть, как студенты страдают. Болтовне Кейт верить – себя не уважать, но от профессора мне еще достанется, тут даже думать нечего.

Одинаковые коридоры академии с лепниной на потолке и резными деревянными панелями на стенах сменяются высокой мраморной лестницей, которой место скорее в замке, нежели в закрытом университете, спрятанном в самом центре Калифорнии. Отсюда рукой подать до Лос-Анджелеса, тем не менее на территорию не суются даже туристы. Да что там, я сама знать не знала ни о какой академии Белмор, пока мне не пришло заветное письмо.

Я выхожу сквозь парадные двери учебного корпуса и бреду к точно такому же – жилому – через идеально подстриженный газон. Небо все еще хмурое, но погода уже чуть получше: в воздухе стоит приятный запах недавно прошедшего дождя, и я вдыхаю поглубже. Успокоиться, увы, не выходит.

Черт.

Интересно, какими глазами посмотрят на меня в ректорате, если я подам заявление об отчислении в середине года? Скажут, что совсем с катушек слетела и упускаю шанс, который таким, как я, выпадает раз в жизни? Или только ухмыльнутся и пожелают счастливого пути до Иллинойса? Да наверняка. Какое им до меня дело?

Наконец перед глазами вырастает знакомая дверь – одна из десятков таких же на этаже – с табличкой «Уильямс/Холт», и я с силой толкаю ее вперед. Наша комната встречает меня густым ароматом благовоний, и становится ясно: Микаэла снова развлекалась с ароматическими палочками, а то и жгла что-нибудь. Может, раскладывала карты или рисовала звезды. Понятия не имею, чем она на самом деле занимается, но всем рассказывает, что заглядывает в будущее и читает судьбы по дешевым таро с Амазона.

– Ты бы хоть окно открыла, – бормочу я, закашлявшись, и с трудом поворачиваю ручку на тяжелой раме. Внутрь врывается прохладный вечерний воздух, а Микаэла недовольно морщится. – Дышать же невозможно.

– Душно стало, только когда ты зашла, – улыбается она в ответ и с ногами забирается на свою кровать. Садится по-турецки и заговорщицки щурит серо-зеленые глаза. – Говорят, ты умудрилась заткнуть Тварь. Уважаю, Ванда, мало кто решается открыть рот в его присутствии. В последний раз это была Джессика с третьего курса, которая пригласила его на свидание и мгновенно стала звездой академии. Жаль, после его нападок ей пришлось жаловаться ректору и устраивать настоящий скандал. Шуму было – жуть. Я думала, либо она отчислится, либо его уволят. Но они оба до сих пор с нами. Верю, что тебе повезет больше.

Не академия, а огромное болото – стоит кому-то сделать глупость, как об этом уже знают все. Микаэла учится на втором курсе, ей не должно быть никакого дела до того, что там происходит на занятиях у первокурсников. Хотя о профессоре Эллиоте не болтает только ленивый: часть сходит по нему с ума и мечтает, чтобы он унизил их где-нибудь в спальне, а для остальных он просто заноза в заднице. Мы ведь учимся на архитектурном, к чему нам история литературы? А в программе она стоит вплоть до третьего курса.

– Забей. – Я закатываю глаза. – Мы просто мило поболтали на занятии. Так мило, что теперь он точно завалит меня в конце семестра.

– Завалит так, как мечтала Джессика?

– Боже, Микаэла, ты совсем того?

Она смеется, а я качаю головой и открываю шкаф. Мебель в Белморе под стать всему остальному – пафоса много, а толку мало: огромные шкафы, кровати со столбиками и балдахинами, дорогой паркет и мягкие ковры, а мне хотелось бы простой комод с ящиками, которые можно закрыть на ключ, и кровать поменьше. Но что есть, то есть.

Взгляд невольно падает на небольшую коробку, спрятанную между рядами длинных черных юбок и светлых блузок, и я так и замираю, протянув руку к вешалке с пижамой. Там, на дне, спрятаны его письма. Все до единой синие бабочки и блестящие от крови иголки.

Нет.

Я хватаю пижаму и спешно переодеваюсь, не прислушиваясь к голосу Микаэлы. Понятия не имею, о чем она рассказывает – болтает о подвигах других старшекурсников или пытается обсудить со мной профессора Эллиота, – слышу лишь, как кровь шумит в ушах, а в груди отбивает чечетку сердце. Это никогда не закончится, если я не взгляну в глаза своему страху.

Всего-то и нужно, что почитать об убийствах в городе. Я смогу, ничего такого в этом нет – наверняка это кто-то другой, в конце концов, он жил в Иллинойсе, я точно знаю. Иначе никогда не добрался бы ни до меня, ни до отчима.

А если он переехал вслед за мной? Наблюдает из-за угла, следит каждый раз, когда я выхожу из одного корпуса и бреду в другой? А если где-нибудь здесь стоит камера? Я в страхе оглядываюсь, но на потолке ничего, кроме лепнины в виде витиеватого