Девушка в черной тунике - Алеся Кузнецова

– Здесь ведь нет ни слова правды. Так ведь? Что ты молчишь?

Она слышала его тяжелое дыхание:

– Ты… ошибаешься.

– Правда? Тогда скажи мне кто ты? Где родился? Как звали твою первую учительницу?

Дима чуть вздрогнул.

– Зачем это?

– Просто скажи.

Он отвернулся.

Катя почувствовала, как внутри все сжимается.

– Ты не можешь. Потому что врешь. Ты так заврался, что сам поверил в свою легенду.

Он снова смотрел на нее. В его глазах мелькнуло что-то… боль? Гнев? Или страх?

– Ты ошибаешься, Катя.

– Если я ошибаюсь, тогда почему я чувствую, что ты лжешь?

Дима закрыл глаза и сжал переносицу пальцами.

– Катя… прекрати.

– Я не остановлюсь.

– Ты ничего не понимаешь.

– Тогда объясни.

Он молчал.

Катя развернулась и пошла к дому.

– Я узнаю правду.

Дима остался стоять на месте, стиснув кулаки.

Он не мог сказать ей правду.

Но теперь он знал точно: она не остановится. И это означало только одно.

Глава 14. Кто ты?

Катя первой вошла в дом. Все было, как всегда: тепло, уютно, в воздухе пахло лавандой и блинчиками с яблоками и корицей, которые они так и не съели, решив сходить в ресторан. Но теперь все казалось ей ненастоящим, словно декорации для фильмов, которые любил смотреть кто? Дима? Или Макар? Она замерла у стола, машинально провела по розовой шершавой поверхности горшка с лавандой на столе. Завернула блинчики в фольгу и спрятала в холодильник. Словно между делом спросила:

– Как мне тебя называть?

Он напрягся.

– Что?

– Дима? Или Макар?

Дима задержал дыхание, прежде чем ответить.

– Дима.

Катя слабо улыбнулась.

– А мне кажется, ты Макар.

– Почему ты так решила?

– Потому что ты сказал это в первую нашу встречу. И тогда у тебя не было причин мне врать.

– Катя… Ты опять?

– Да! Ты сделал мне паспорт и придумал мне день рождения. А что, если твой тоже ненастоящий?

Дима посмотрел на нее долгим, напряженным взглядом.

– Ты давно стала сомневаться во мне?

– Нет, вначале я верила тебе. Мне и сейчас хочется верить, но мое тело практически кричит, что это все вранье. У тебя в паспорте написано, что ты родом из Челябинска. Это правда?

Он нахмурился.

– Неужели это так важно для тебя? Ты ведь тоже не можешь сказать, где жила и чем занималась. Но я не мучаю тебя вопросами. Мы оба решили начать с момента, когда встретились.

– Это не одно и тоже. Я не знаю ничего о себе, но очень хочу все вспомнить. Я каждое утро просыпаюсь с этой мыслью. Ты даже не представляешь, как сильно я хочу понять кто я и откуда. А ты знаешь кто ты, но не говоришь. Это что какая-то государственная тайна? Почему ты не можешь сказать такие простые вещи?! Не смей мне врать!

Она шагнула ближе, обхватила себя руками, будто пытаясь согреться.

– Ты сказал, что родом из Челябинска.

Дима молча кивнул.

– Ты сказал, что учился там в Академии пожарной безопасности. Я даже не знаю есть ли там такая и почему-то мне кажется, что такой нет.

– Катя, что ты хочешь услышать?

– Правду.

– Хочешь, чтобы я все объяснил?

– Хочу понять, кто ты. По-настоящему.

Дима сел на край стола, сложил руки на груди.

– Я был на стажировке в Челябинске. Но не родился там.

Катя напряглась.

– Где ты родился?

Он посмотрел на нее, потом в окно, будто боялся сказать это вслух, нахмурился.

– В Озерске.

Катя вздрогнула.

– Где?

– Озерск. Закрытый город.

Она не понимала, почему внутри что-то сжалось.

– Где это?

– Недалеко от Челябинска. Но я там не был много-много лет.

Катя нахмурилась:

– Почему?

Дима провел языком по губам, будто собирался с духом.

– Потому что меня вывезли оттуда, когда я был ребенком.

– Куда?

– В Москву.

–Так москвич у нас ты? Ты в Москве учился?

– В суворовском училище. Я был тогда чуть старше твоей Сони, будь она неладна.

– Туда так легко поступить мальчику из маленького провинциального городка? Как ты сказал он назывался?

– Озерск.

– А может ты был гениальным ребенком? Как Моцарт, который в пять лет начал сочинять музыку, а в шесть уже давал концерты? Или как Теренс Тао, который в девять лет уже учился в университете? Или может как мальчик из Южной Кореи, не помню его имя, но он в три года года читал на нескольких языках, а в восемь уже работал в NASA. Ты тоже был таким вундеркиндом и поэтому тебя сразу из твоего Озерска приняли в элитное военное заведение Москвы?

– Туда берут не только вундеркиндов. Сыновей погибших офицеров принимают даже, если они самые обыкновенные.

– Что? Прости, я не знала.

– Теперь уже не важно. Я почти не помню его. Зарубцевалось и больше не болит.

– Прости меня. Я не хотела причинить тебе новую боль.

– А что ты хотела?

– Понять тебя и снова научиться доверять.

– А ты что мне доверяла?

– Что случилось с твоим отцом?

– Он погиб.

– А мама?

– Она вначале не хотела меня отдавать. А потом… Сергей Борисович поговорил с ней. Я помню детство очень смутно, но та картина словно замерла в моменте и навсегда осталась в памяти.

– Расскажи мне.

– Мы в нашей маленькой квартире. После похорон отца прошло только несколько дней. Каждая вещь в доме напоминает о нем. Мама прижимает к груди его любимую чашку и мы оба понимаем, что он никогда больше не скажет, что она налила ему чая в другую чашку. А он хочет из этой. В прихожей так и остались висеть его куртка и несколько кителей. В шкафчике – нарядные черные туфли, которые он надевал по праздникам. Каждый метр нашей квартиры кричал о нем. Мы задыхались от невысказанных слов. Я замер, когда пришел Сергей Борисович. Он был лучшим другом отца. А теперь он вошел в квартиру, а отца не было. Они с мамой закрылись в комнате и долго говорили. Она спорила, плакала. Потом вышла и погладила меня по голове. Собрала вещи и вынесла мне чемодан. Мне даже не дали осознать, что произошло. Она обняла меня, велела одеться. Завязала теплый шарф слишком туго и поцеловала. А дальше Сергей Борисович снес мой чемодан и положил в багажник военного уазика. И мы поехали с ним в аэропорт. Он по сути заменил мне отца. Мама навещала очень редко. Из Челябинска в Москву не налетаешься.

– А потом?

– А