Попала! Проверка на истинность - Мария Минц

Я резко выдохнула. Подняла руки и затрясла ими, как будто стряхивая с себя воду. При этом напустила на себя как можно более таинственный вид и певуче забормотала под нос то, что могло бы сойти за заклинание. Эх, ну почему я никогда толком не смотрела ни одной передачи про экстрасенсов? Сейчас бы очень пригодилось повторить все те обряды, которые они там проделывали.

– Ду дид дан… мейк мейд мейд… Тивадай Папп, Тивадай Папп, Тивадай Папп…

Надеюсь, никто тут английский и не учит и не поймёт, что я просто проговариваю неправильные глаголы, добавляя к ним имя духа, про которого мне сказал Иштван..

Видимо, никто. Все вытаращились на меня так, будто впервые увидели, а Альварес озадаченно спросил:

– Что это за заклинание? Впервые слышу.

– Кэн куд куд! – повысила я голос и зашагала вперёд, двигаясь вокруг деревянной фигуры, с которой совсем недавно экспериментировал Роланд, – форгет форгот… Тивадай Папп…

Ничего не происходило. Таблица неправильных глаголов – вернее, мои познания в ней – стремительно подходили к концу.

Кто-то кашлянул, и я чуть не взвизгнула и потеряла нить.

– Форгет… фор… Тивадай Папп!

Время тянулось, превратившись в кисель. Я всё глубже опрокидывалась в давящее чувство стыда, предвкушая неминуемый позор. Где этот чёртов Папп? Может, он уже давно улетел отсюда, а я тут распинаюсь?

– Тивадай Папп, – прошипела я, а про себя добавила: «не знаю, где ты там болтаешься, но если сейчас же не явишься, я тебе твои призрачные уши оборву!»

– Да что ты говоришь! – вдруг прозвучал у меня в голове голос, и все слова тут же застряли на языке. Голос звучал необычно: словно кто-то шелестел бумагой, при этом нашёптывая.

«Э-э… Тивадай Папп», – недоверчиво переспросила я.

– Ну, а кто же ещё! Ты меня разбудила своими песнями и плясками, пришлось явиться! Чего тебе от меня надо, пигалица?

«Иштван сказал, вы можете помочь», – поспешно заговорила я, решив не обижаться на “пигалицу”. Сейчас духа злить ни в коем случае нельзя У меня возникло странное чувство нереальности: я впервые общалась вот так вот запросто с бесплотным призраком. Которого ещё и не видела! И у меня получилось его вызвать? Офигеть!

– Не хочу, – безучастно отозвался Тивадай, – если я буду всем помогать, никакого покоя не будет. Я уже давно помер, хоть теперь оставьте в покое.

У меня немедленно опустились руки. Вот же ж призрачная зараза!

“Ну, пожалуйста, – взмолилась я, – мне очень-очень важно пройти это испытание. Мне маму надо найти!”

– Тебе – маму, ещё кому-то – папу, а потом что? Будете ко мне обращаться, чтобы я вам собак бродячих искать? Всё, я пошёл, больше не буди меня.

Не знаю, как можно шелест бумаги сделать капризным, но у Тивадая получилось. От негодования у меня перехватило горло и страшно захотелось отыскать этого поганца и от души дать ему по лбу. У меня только-только появилась надежда, а он её рушит!

“Если вы мне не поможете, – в отчаянии выкрикнула я мысленно, – командор Альварес сделает так, чтобы я вылетела из Академии! А мне нельзя! Я должна тут остаться!”

– Постой-ка, – впервые в шелесте призрака прозвучала заинтересованность, – командор Альварес? Ты не ошиблась?

“Как тут ошибиться, если он стоит прямо передо мной, – угрюмо проворчала я, – да ещё и смотрит, не отрываясь”.

– Так с этого же сразу надо было начинать, пигалица! – вдруг возопил призрак, и меня окатило волной его эмоций: что-то среднее между злорадством и ликованием, – а ну, говори, что надо делать. Сейчас я тут устрою!

Глава 21

Эти его слова мне очень не понравились. Устроит – что это ещё значит?

– Василиса-тар! – вдруг недовольно окликнул меня Альварес, и я вздрогнула, – если вы ничего не можете, так сразу и скажите. На выступление циркачей мы можем и в другом месте посмотреть.

Щёки вспыхнули от его слов. Внутри поднялась жуткая обида. Хорош командор, нечего сказать! Я тут стараюсь, второй раз в жизни пытаюсь магичить, а он меня понукает, как упрямую лошадь! Ну, ладно, сейчас я ему покажу!

«Можешь делать всё, что захочешь!» – мысленно прошипела я Тивадаю.

– Отлично! – обрадовался он. Я его по-прежнему не видела, но была уверена, что в этот момент он потёр свои призрачные руки, – говори, что надо!

«Триплекс Вальенты…» – начала я, и он тут же меня оборвал:

– Ни слова больше, пигалица! Просто подыгрывай мне и смотри!

Подыгрывать? Ладно!

Я набрала воздуха в грудь и продолжила вдохновенно импровизировать. Метнулась к деревянной фигуре и обняла её, как родную.

– О-о-о, – протянула, покачиваясь с ней взад-вперёд, – я чувствую, чувствую!

Краем глаза я увидела, как командор непонимающе нахмурился, а студенты зашептались с утроенной силой. Метнула взгляд на Иштвана: тот стоял, с задумчивым видом прижал согнутый палец к губам, но в его глазах прыгали огоньки плохо сдерживаемого веселья.

– Может, хватит этого бездарного представления?! – рявкнул Альварес, делая шаг ко мне, – Все уже поняли, на что вы способ…

Фигура под моими руками вздрогнула и резко подняла голову. Я тут же разжала объятия и отпрыгнула, не забывая трясти руками и бормотать всякую бессвязную белиберду. Альварес застыл на месте. На его лице отразилось невероятное изумление.

– Что за… – начал он, и тут фигура сорвалась с места. Она вихрем пролетела по аудитории, низко наклонившись к полу. Переполошившись, студенты закричали и резко повскакали со своих мест… на парты. Помещение тут же наполнилось треском и лязгом, а в воздухе появились голубые шары, ринувшиеся к фигуре: несколько студентов в панике начали швырять в неё заклинаниями.

Она даже не почесалась. Описав круг, она подскочила ко мне и замерла напротив, раскинув руки. Поняв, что это, похоже, приглашение ко второй детали триплекса, я прекратила пляски и быстро прижала раскрытые ладони к деревянной груди. Выкрикнула первое, что пришло в голову:

– Уи а зе чемпионс!

Ну а что, хорошую песню всегда не грех процитировать.

Фигура мелко затряслась и… рассыпалась на части, обвалившись на пол грудой деревянных чушек и проволочек. В моей голове пронеслось ехидное хихиканье, а студенты в едином порыве издали потрясённый вздох.

Я взглянула на Альвареса и удовлетворённо заметила, что он стоит, застыв столбом, и гипнотизирует эту груду. Его глаза стали настолько огромными, что,