Не учите меня жить! - Мэриан Кайз

— Но я действительно хочу сходить именно в этот ресторан, — не отставал он. — И столик там забронировать очень трудно.

— Ох, Дэниэл, — простонала я, чувствуя, что близка к отчаянию, — зачем ты со мной так?

— Не тебе одной паршиво, — спокойно парировал он. — Нечего объявлять монополию на плохое настроение.

— Прости меня, я гадкая. — Мне уже стало стыдно, но в глубине души я злилась на него. — Твое сердце разбито?

— Ну, ты ведь знаешь, каково это, — вздохнул он. — А я хоть раз бросил тебя одну, когда тебе было плохо?

Вот негодяй. Теперь моя судьба решена бесповоротно.

— Это шантаж, — мрачно подытожила я. — Но я с тобой, так и быть, пойду.

— Отлично, — сразу повеселел он.

— Ты очень несчастен? — полюбопытствовала я. Меня всегда интересовало, какое у других отчаяние. Я так и эдак сравнивала его с тем, что испытывала сама, — просто чтобы убедить себя, что я не такая уж белая ворона, а вполне нормальный человек.

— Да, — уныло подтвердил он. — А как бы ты чувствовала себя на моем месте? — И неожиданно хихикнул.

Я пришла в настоящее бешенство.

— Дэниэл! Ты подонок! Мне следовало сразу понять, что ты только прикидываешься огорченным.

— Шучу, Люси, шучу, — усмехнулся он. — Это мой способ борьбы с неприятностями.

— Никогда не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, — вздохнула я.

— Я и сам не понимаю, — согласился он. — Теперь давай я расскажу тебе о том ресторанчике, куда поведу тебя завтра.

— Ты меня не поведешь. Когда ты так говоришь, получается, что у нас свидание, а это неверно. Так ты о том ресторане, куда вынудил меня пойти шантажом и обманом?

— Извини, — поправился он. — Да, именно о том ресторане, куда вынудил тебя пойти шантажом и обманом.

— Вот так-то лучше, — назидательно произнесла я.

— Он называется «Кремль».

— «Кремль»? — всполошилась я. — То есть это русский ресторан?

— Да, очевидно, — насторожился Дэниэл. — А в чем проблема?

— А ты сам не понимаешь? Вдруг нам придется выстаивать многочасовую очередь, чтобы попасть внутрь? Да еще при температуре ниже нуля? И потом, несмотря на обилие всяких деликатесов в меню, единственное, чем нас будут потчевать, — сырая репа?

— Нет, нет, успокойся, — запротестовал он. — Ничего подобного. Ресторан в русских традициях, а значит, все должно быть просто великолепно. Икра, водка, красный бархат. Тебе понравится.

— Да уж, конечно, — мрачно заметила я. — Все равно не понимаю, зачем ты так уговариваешь меня пойти с тобой. Почему не Карен, не Шарлотту? Они обе по тебе с ума сходят. И тебе было бы куда веселее с любой из них. Или с обеими сразу, если уж на то пошло. Пофлиртуете за тарелкой борща. Блинов поедите.

— Нет, благодарю, — твердо сказал он. — Я изранен в боях. Хочу немного отдохнуть от женщин.

— Ты? — хохотнула я. — Ушам своим не верю! Охмурять девочек для тебя так же естественно, как дышать!

— Какого ты обо мне низкого мнения, — сказал он, и я догадалась, что он улыбается. — Честно говоря, я предпочел бы побыть с тем, кто не имеет на меня видов.

— Я, конечно, мало что умею, но уж в этом могу тебе угодить, — почти весело ответила я.

И мне действительно полегчало немного.

— Отлично! — обрадовался он и почему-то замолчал.

Потом заговорил снова.

— Люси, — робко сказал он, — можно спросить тебя кое о чем?

— Разумеется.

— Это совершенно неважно, не подумай, пожалуйста, просто немного любопытно… Почему ты не имеешь на меня видов?

— Дэниэл! — возмутилась я. — Ты просто смешон.

— Я только хотел понять, что я делаю неправильно… — возразил он.

Я повесила трубку.

Не успела я выложить уже остывшую картошку на тарелку, как телефон зазвонил снова. На сей раз я оказалась умнее и включила автоответчик.

Все равно, кто бы там ни был, сейчас я ни с кем говорить не хотела.

— Э-э-э, гм, алло. Говорит миссис Конни Салливан. Я звоню моей дочери Люси Салливан.

Это была мама.

Интересно, сколько, по ее мнению, в нашей квартире девушек по имени Люси, раздраженно подумала я. Но в то же время все во мне пело от радости при мысли о чудесном избавлении. Какое счастье, что я не взяла трубку! Так что же моей матушке надо?

Что бы ни было, ей явно было не очень удобно делиться этим с автоответчиком.

— Люси, милая, э-э-э, гм, это, м-м-м, мамуля.

Говорила она как-то униженно. А когда называла себя «мамулей», это значило, что она пытается проявить дружелюбие. Наверно, сейчас звонит, чтобы ворчливо извиниться за то, что сегодня так меня достала. Обычная схема поведения.

— Люси, девочка моя, кажется, я, э-э-э, сегодня по телефону на тебя слишком напустилась. Это только потому, что я желаю тебе добра.

Я слушала, вздернув губу и сделав презрительное лицо.

— Но я должна была тебе позвонить. У меня душа была не на месте, — продолжала она. — Понимаешь, я просто чуть с ума не сошла, когда подумала, что ты, может быть… в положении… — Последние слова она прошептала еле слышно, очевидно, из страха, вдруг кто-нибудь еще нечаянно подслушает, что она говорит, и услышит из ее уст столь неприличное выражение. — …Но в четверг мы увидимся, и, пожалуйста, не забудь, что среда — день Святого причастия и начало поста…

Возведя глаза к небу, хотя никто моего представления видеть не мог, я пошла в кухню за солью. Разумеется, этого я не признала бы и под страхом смерти, но, знаете, теперь, когда мама позвонила, когда она хоть как-то извинилась передо мною, я почувствовала себя лучше.

Я съела картошку, потом шоколад, посмотрела фильм и рано легла спать. Вина пить не стала, хотя, наверно, следовало бы, потому что спалось мне плохо.

Всю ночь, казалось, в квартиру входили и выходили какие-то люди. Без конца звонил звонок, скрипели и хлопали двери, пахло жареными тостами, из гостиной слышались обрывки разговоров, из кухни доносилось приглушенное хихиканье, из чьей-то спальни — грохот упавшей табуретки, снова смешки, уже не приглушенные, звяканье столовых приборов в буфете — наверно, кто-то полез за штопором, — веселые мужские голоса.

Это один из недостатков проживания в квартире, где двое других жильцов в пятницу вечером подгуляли и пришли навеселе, а вы пораньше легли спать. Хотя часто и я сама принимаю участие в хихиканье и ночных разговорах, и обычно меня не раздражает, когда другие позволяют себе нечто подобное.

Намного труднее мириться с этим, когда ты сама трезва, несчастна и хочешь поскорее забыться сном. Конечно, можно вылезти из-под одеяла, прямо как есть, в пижаме, с всклокоченными волосами, без капли косметики на лице, ворваться в гостиную и воззвать к Карен, Шарлотте и их гостям, чтобы вели себя потише, но вряд ли это мне поможет. Либо начнут по пьянке издеваться над моей пижамой и прической, либо заставят влить в себя полбутылки водки по принципу «не можешь прогнать — расслабься и получай удовольствие».