Пшеничная вдова - Данила Скит

окончательно покинет Глаэкор, это станет особенно заметно – король отдавал больше предпочтение силе, чем стратегии. Он принимал как данность рассудительность сына, которая сдерживала его порой слишком гневный нрав. Теперь сдерживать его будет некому и Глаэкор вспомнит былые времена.

– Я подумываю над Верданом Торелли. Знаю его много лет, на войне шли бок о бок. Он надежен.

– А, этот хрыч глазастый, – Бернад одобрительно кивнул вставшему рядом Реборну, – Только гляди, чтоб он на старости лет снова не ускакал куда-нибудь к скалам глушить своих ящериц.

– Для этого нужны не только глаза, но и пальцы. А у него их не так много. К тому же, он всегда боялся не исполнить свой долг.

– Жену он свою боялся, а не неисполнения долга. Скверная была бабенка. И дочки его такие же. На его месте я сбежал бы раньше, – Бернад ударил по теплеющему мрамору парапета, уже впитавшего первые лучи солнца, – Так! До праздника пшеничной весны меньше двух недель. Нужно все подготовить, – и нахмурился, будто силясь вспомнить что-то важное, – Ах, да. И еще оповестить об этом принцессу Исбэль.

Глава 10. Семь вздохов

«А я ведь любила тебя, Дорвуд. Помнишь, как мы сбегали в горы по утрам? Ты трещал морозными корками льда, а я рисовала снежные пики в своих взглядах. Все говорят, что я колдунья. Но приворожил меня ты. Ты первый! Мне казалось, ты тоже любил… Правда? Или это была всего лишь пыль? Обещают, срок ворожбы семь лет, но все разрушилось за семь вздохов. Первый вздох случился, когда ты увидел Абиэль. Второй, когда разрушил колдовскую связь. Третий, когда сошли лавины в моих глазах… Четвертый, когда сердце мое треснуло от боли. Пятый, когда ты иссушил мою душу. Шестой, когда поселил в сердце месть. А седьмой, когда я прокляла тебя и твою семью. Долги нужно отдавать – кровью, болью! Неужели твоя любовь к Абиэль настолько сильна? Неужели она того стоит?! Ты женился на пшеничную весну. Думаешь, это праздник жизни? Теперь это станет праздником смерти! Ни одна из твоих дочерей не познает любви. Никогда не сможет поцеловать собственного ребенка. Семь вздохов… Семь вздохов разрушили мою жизнь, семь вздохов разрушат жизнь твоих дочерей! Любой, кто прикоснется к ним дольше, чем на семь вздохов, сгинет! Да иссушится жизнь мужей, захотевших взять их в жены ровно так же, как ты иссушил мою душу. Растоптал мою любовь… Дочери утонут слезах так же, как я тонула. У меня не осталось слез! Семь вздохов – мой приговор. Никто не сможет разрушить эту связь».

Никто, кроме Богов.

«Когда мертвец сядет на трон, пламя раскалит сталь докрасна, время обратится вспять и мертвые восстанут, пойдут за своим королем и обратятся в живых», – Исбэль вздрогнула и проснулась.

Какая глупость. Опять эти письмена на снегу… на песке… некоторые даже говорили, что замечали непонятные символы в небе.

Это случалось каждый раз, когда у принцессы умирал жених или муж. Почти никто не умел читать, поэтому все пугались этих знамений. Буквы светились плавленым золотом, Исбэль видела своими глазами одно из пророчеств, когда в последний раз спускалась со ступенек храма в свадебной фате. Золотая строка исчезала сразу же, как девушка делала шаг вниз, никто, кроме нее, не заметил его. Тогда принцесса решила, что это лишь фантазия, она слишком разволновалась… Но когда муж ее, престарелый лорд Беррингтон, спросил на пиру, что за слова были выбиты у подножия храма и почему клирики умолчали об этой традиции, она не на шутку испугалась. И в тот самый момент поняла, что вновь стала вдовой…

Скоро должна была прийти Марта, принести еду и помочь с прической. Исбэль нашла ее в подворотне Грозовой улицы, та лежала беременная и избитая, мычала что-то себе под нос и тянула руки к ногам прохожих. В тот день удача оказалась на ее стороне – принцесса снова развозила хлеб и заметила девушку под крики голодных чаек, нагло атаковавших большой обоз с выпечкой.

«Не трогайте ее, миледи, это общественная женщина», – а вокруг сгущалась темнота вечера, поодаль стояли молодые девушки, смотрели на Марту и молчали. Это были ее товарки – увы, они ничем не могли помочь. Девушки ночи дорого платили за обман своих сводников – дворовые получали от своей любви лишь жалкие крохи.

– Ты с ума сошла?! – вспылил тогда отец, – Шлюха в замке! И ее привела сама принцесса! Какие слухи пойдут по материку?!

– И что? – уперла руки в бока Исбэль, – Замуж не возьмут?!

Королю Дорвуду возразить было нечего, но уступать дочери он все равно не собирался.

– Папууль, а помнишь, ты обещал мне на именины… ты же помнишь? – ласково проверещала Исбэль, обняв недовольного отца за шею. Она навалилась сзади и почти повисла на нем, считая до шестого вздоха. Дорвуд сидел и ворчал, а она не могла разобрать слов – значит, точно откажет… Если только…

– Помню, – буркнул Дорвуд, вспоминая еще одно пренепреятнейшее обстоятельство.

Котенка он обещал уже две весны, и тянуть дальше не имело смысла. Слово короля, будь оно неладно. Ушастого Маркиза уже присмотрели у фрейлины Бетани Веласкес, троюродной сестры, леди одного из восточных государств – Хоругми. Девушка недавно вышла замуж за одного из принцев короля Воренджа, но все еще часто наведывалась в Теллостос, чтобы повидаться с Исбэль. Вместе с собой она привозила многочисленных котят, вызывающие у Дорвуда ужас и еще канареек, к которым король, так уж и быть, относился лояльно.

Бетани напоминала ему торговку с птичьего рынка, все время таскающую клетки. Если и снабжать восторженных леди восточными тварями, то хотя бы брать за это плату… Щедрость Бетани Дорвуду была непонятна.

– Я готова отказаться от Маркиза, если ты оставишь Марту, – прошептала на ухо отцу Исбэль и крепко-крепко сжала его шею, затаив дыхание, а на шестом вздохе отстранилась.

Если она заведет котенка, то это животное будет таскаться за ней по пятам, рассудил Дорвуд, уж он-то знал свою дочь, наверняка, та посадит его на плечи и будет носить тварь на своем хребте до окончания его хвостатой жизни. Сущее испытание для его нервов.

«Лучше пусть заведет себе ручную шлюху, чем котенка», – подумал Дорвуд и разрешил оставить Марту. Ее-то он точно не будет видеть каждый день, испытывая нервы на прочность.

К слову, дальше Теллостоса слухи так и не пошли. Леди Гарлет пыталась вдохнуть в историю жизнь, но потом и сама потеряла интерес – просто все уже привыкли, что пшеничная вдова питает слабость к