Пшеничная вдова - Данила Скит

Над твердой широкой грудью начала порхать маленькая ладошка, нежно, словно бабочка. В черных как смоль волосах утонули тонкие пальчики. Локоны вились между ними, намокшие после жаркого дня. Мужчина прикрыл глаза.

Да, то что нужно.

«Волосы мокрые. Видать, непривыкший… Рослый, неприветливый… Точно северянин», – правильно рассудила девушка.

Сквозь открытое окно подул прохладный ветерок, девушка поежилась. Ночи в Теллостосе круглый год оставались прохладны, а весенние особенно.

С каждым прикосновением внутреннее напряжение сглаживались, затихало. Надевало маску спокойствия. Реборн знал, что это обман, и что это ненадолго, но ему нужен был этот обман.

Ладошка скользнула ниже. Мышцы Реборна затвердели. Шлюха не обратила на это внимания, хотя следовало бы. Под своей кожей она ощущала незагорелое, твердое тело, с широкими плечами и прочными жилами, с порослью на груди и руках, но не слишком увенчанное мышцами – принц был крепок, но не грузен. Ее рука коснулась мужского органа.

– А ты неплох, нечего стесняться, – ласково проверещала она. Но потом все-таки немного пожалела, надо было сказать «хорош» или «великолепен». Мужчины любят лесть, многие даже охотно в нее верят.

Взяв в руки толстую плоть, шлюха немного ее сжала. Но та оставалась мягкой, податливой и вялой.

– Не трогай, – огрызнулся Реборн с такой холодностью в голосе, что девушка испуганно одернула руку и замерла. – Продолжай.

Ладошка снова коснулась волос на голове.

Было время, когда Реборн хотел попробовать женщину. Но каждый раз не мог себя заставить опуститься ниже пупка – не хотел он касаться губами лона, в котором побывали все, кроме него. О придворных дамах не могло быть и речи – ни к чему были дворцовые пересуды, да и кто примет его калекой, не способным оставить после себя ничего, кроме пепла и углей? Принц? Принц… Он получит всего лишь очередное притворство. Его он с лихвой получал и от шлюх.

Развернувшись на другой бок, Реборн оказался с девушкой лицом к лицу. Та нахмурилась, силясь привыкнуть к тьме, ведь до этого глядела только на свечу. Не дав ей высмотреть голубизну своих глаз, Реборн легонько ткнул девушку в плечо и заставил лечь на спину. Теперь она рассматривала потолок, а когда захотела повернуть голову, услышала:

– Смотри вверх.

Шершавая ладонь промокнула белую надушенную кожу на шее, а потом сразу сжала грудь. Сначала нежно, обведя пальцами твердые соски, а потом с силой. Реборн почувствовал, как напряглась тонкая шея. Пальцы разжались. Не став медлить, мужчина скользнул вниз, прямо к складкам между ног. Шлюха была мокрая. Не удивительно, учитывая, сколько ей заплатили.

Щедрая оплата и шлюхи охотно текли, как прохудившаяся крыша осенней дождливой ночью. На хорошем инструменте приятно играть – Реборн улавливал девичьи всполохи тела, и это походило на охоту. На охоту за чужим удовольствием, и за удовлетворением собственной мужественности. И больше Реборн ничего не ощущал – давно уже ничего. Ему было бы все равно на удовольствие девок, как и большинству мужчин на континенте… Но это все, на что он был способен.

Два толстых пальца скользнули во влажное, теплое лоно. Очень широкое лоно. Наверняка, оно ещё не успело затянуться после мужчин, перед которыми шлюха ещё утром раздвигала ноги. А, может, не успевало затянуться никогда.

«Интересно, удастся ли выбить из нее хоть ещё немного влаги», – с ленивым азартом подумал Реборн.

Его было невозможно обмануть, даже если стенки бархатных мышц неистово сокращались. Реборн всегда различал настоящее наслаждение от поддельного.

Пальцы начали двигаться плавно и глубоко. Иногда выходили наружу, чтобы коснуться горошины у входа, а потом легко, но требовательно на нее надавить. И все повторялось заново, методично и напористо, уже через несколько минут картинно изображавшая удовольствие шлюха задумчиво притаилась. Еще мгновение, и она окончательно затихла. Реборн знал, что она прислушивается к собственным ощущениям. Мужчины, приходящие в бордели, не сильно утруждали себя в ласках. Особенно солдаты, проводившие в походах по несколько недель, а то и месяцев кряду. Реборн мог себе это позволить. Не потому, что часто посещал бордели. Как раз это происходило довольно редко. Просто ему было все равно.

Черные волосы струились, умасленные елеем, привыкший к темноте глаз Реборна улавливал тусклый отблеск свечи, потерявшейся в толстых локонах. Молодое тело, наверняка ему не было и двадцати, выгнулось – мужчина не удивился, шлюха издала свой первый полный непритворного удовольствия стон. Движения пальцев ускорились. Шлюха бесстыдно развела ноги в стороны, и раскинула бы еще больше, но дальше было уже некуда. Реборн схватил свободной рукой растрепавшиеся черные волосы, аккуратно потянул за них, чтобы обнажить белую шею. И прикоснулся к ней тёплыми губами. Легонько поцеловал, медленно продвигаясь к мочке уха, которую обхватил губами и стал не менее нежно посасывать. Шлюха задрожала и бесстыдно, с силой насладилась на его пальцы, а потом издала громкий стон. Реборн смягчил ее опрометчивое движение, чтобы его ногти не причинили ей боль, а потом с охотой ответил, усиливая нажим. Через пару минут девушка забилась в остро нахлынувшем наслаждении. Бархатные стенки ее лона начали неистово сокращаться и значительно увлажнились.

«Хорошая шлюха. Надо будет взять ещё раз», – удовлетворённо подумал Реборн.

В прошлый раз ему досталась какая-то лживая сука, до конца изображавшая наслаждение. Притворные крики удовольствия врезались в мозг, тогда он выгнал ее с раздражением. Кажется, это было целых шестьдесят лун назад. Хорошую шлюху, по призванию, было найти достаточно сложно. Слишком много проходило через них мужчин, чтобы те смогли получить настоящее наслаждение. Но некоторые давали фору остальным. Например, как эта – хотела везде и всегда.

То, что планировал сейчас сделать Реборн, он тоже любил.

Ещё не вынув пальцы из податливого тела, он громко бросил шлюхе в ухо:

– Вон.

Девушка с трудом разлепила глаза, не в силах понять, что ей только что сказали.

– Встала и пошла вон, – холодно отчеканил Реборн, вынул пальцы из девушки, обрывая наслаждение, и тут же бросил на нее лежавшее подле кровати платье.

Обескураженная и полная непонимания, девушка попыталась встать с кровати, но получилось это у нее не с первого раза. Ослабевшие ноги не слушались, кажется, когда она вставала, ее лоно все еще дрожало от наслаждения.

Пусть Реборн и доставлял девушкам удовольствие, но они всегда должны были знать свое место.

Растерянно натянув на себя платье, девушка, пошатываясь, скользнула к выходу. Когда за ней захлопнулась дверь, единственная свеча в комнате потухла от резкого порыва воздуха. Реборн остался в полной темноте и полном