Дикая Омега - Ленор Роузвуд

Я делаю ещё один жёсткий глоток, поморщившись от резкого вкуса.

Идея схватить его за маску и заорать, что настоящий зомби всё это время был с нами в комнате — была, мягко говоря, хуевой.

Даже будучи вдрабадан пьяным, я знаю, что лучше не дразнить именно ЭТОГО зверя.

В этот раз мне хотя бы удалось перекатиться в сторону, и он не пробил мне череп своей бревноподобной рукой. С плечом так не повезло — вывернул его, когда я рухнул на пол с такой силой, что, кажется, треснула плитка.

Вот и сижу сейчас, заливаю в себя хорошее, чтобы заглушить огненную боль, расползающуюся по всей левой стороне тела, пока жду, когда же Доктор Чёртов Лебедь снизойдёт до моего величества. На языке — горький привкус поражения вперемешку с алкоголем.

Наконец дверь тихо шипит, открываясь, и он появляется. Весь такой эффектный в своём идиотском костюме чумного доктора.

Ну прямо грёбаный театр.

Я фыркаю в бутылку и бросаю на него укоризненный взгляд из-под ресниц.

— Ну, бля, наконец-то, — бурчу, заплетающимся языком. — А я уж думал, что ты попёрся подглядывать за нашей омегой, Док.

Чума, разумеется, не отвечает. Просто подходит ближе, скользя почти бесшумно, несмотря на берцы с железными носами. Нависает надо мной, бесстрастный, как всегда, и нажимает на вывихнутое плечо пальцами в перчатке.

Я шиплю сквозь зубы — алкогольный туман отходит, пробитый белым горячим всплеском боли.

— Полегче, пернатый, — скалюсь. — Ты должен чинить, а не ломать дальше.

— Тогда не дёргайся, — отзывается Чума глубоким, вибрирующим голосом из-за маски. — Чем больше ты ёрзаешь, тем больнее будет. Тебе.

Да я, сука, ещё как буду ёрзать. Но — неожиданно — его тычки и надавливания сменяются лёгкими поглаживаниями. Я снова напрягаюсь, но спустя минуту немного расслабляюсь.

— Кто тебе этого осьминог набил? — спрашивает Чума таким тоном, словно обсуждает погоду. Он проводит пальцами по выцветшим тенётам татуировки на моём бицепсе. — Сомневаюсь, что у художника была лицензия.

Я бросаю на него взгляд.

— Один бета сделал тату-машинку из кусков железа. И нет, я не спрашивал, была ли у него ебаная «лицензия». И вообще это не осьминог, а кракен, придурок. Он просто выцвел.

Чума негромко хмыкает.

— Если бы ты не нажирался во время набивки, пигмент держался бы лучше. И это не кракен. Это осьминог.

— Что ты блять вообще знаешь о кракенах, а? — бурчу я.

— Знаю, что они не бывают такими мелкими, чтобы держать бутылки пива, пистолеты и гранаты в своих щупальцах, — резко отвечает он. — Ты хоть раз видел океан?

Я закатываю глаза. Ну и ебаная сука.

— В фильмах видел.

Чума перемещается за мою спину, упирается одной сильной рукой в лопатки, а другой берёт меня за плечо.

— Когда-нибудь посмотрим вместе, — произносит задумчиво. — Съездим, когда войны наконец закончатся.

— Ага. Как будто это когда-нибудь случится, — фыркаю.

— Возможно, и нет.

Он наклоняется ближе. Я чувствую жар его тела даже через тонкую майку.

— Это будет больно.

Следующее мгновение — резкий рывок.

Глухой, влажный хлопок.

И я ору:

— ЧЕРТОВ МАМКИН ХУЙ!

Перед глазами пляшут чёрные точки.

Ублюдок просто отвлёк меня. Усыпил бдительность. Как всегда.

— Не будь таким ребёнком, — укоряет Чума, голос слишком спокойный для такого ахера, который он мне сейчас устроил. — Плечо на месте. Жить будешь.

Я поворачиваюсь, тяжело дыша, чтобы посмотреть ему в глаза, но сталкиваюсь лицом с этой чёртовой маской. Вблизи видно, насколько искусно она сделана — выгравированные узоры, металлический клюв, острый и хищный. Мой взгляд скользит по резким линиям, по золотым линзам, которые светятся, как глаза хищника. Его ладонь всё ещё лежит на моём бицепсе — крепко и уверенно.

— О, ну спасибо тебе, Док, — скалюсь я, стараясь вложить в слова как можно больше яда. — Да чтобы я без твоих экспертных лап делал?

Чума молчит секунду, просто сверлит меня этими чёртовыми линзами. А потом — не говоря ни слова — тянется к застёжкам на маске.

Каждый щелчок застёжек звучит оглушительно громко.

— О, не боишься, что я тебя заражу? — ядовито бросаю я.

— Не будь идиотом. Идиотизм не заразен.

Я бормочу ему «пошёл на хуй» себе под нос и делаю ещё глоток, наблюдая краем глаза, как он снимает маску. И вот — лицо.

Аристократичные черты. Резкая линия скулы с лёгкой щетиной. Полные губы, изогнувшиеся в едва заметной ухмылке, от которой хочется прописать ему по зубам.

Я сглатываю, алкоголь жжёт горло, но не гасит странного скручивания где-то в животе.

Ненавижу этого ублюдка. До дрожи.

— Вот так, — тихо произносит он. Голос без маски — глубокий, бархатистый. — Теперь лучше, правда? Теперь ты можешь смотреть мне в глаза, когда я говорю тебе, какой ты несносный засранец.

Я ощетиниваюсь, оскал кривится, слишком наигранный.

— Пошёл ты, Чума.

— Ммм, не думаю, — легко отвечает он, отложив маску. — Не в твоём состоянии.

Его взгляд опускается… ровно туда.

— Да и мы оба знаем, что в таком случае всё было бы совсем иначе.

Мой член дёргается.

Что, БЛЯДЬ? Почему я твердый?

Я же его ненавижу.

В лицо бросается жар, я ёрзаю. Конечно же, он заметил. Этот засранец замечает всё.

— Что это, по-твоему, значит, пернатый мозг? — рычу я.

Вместо ответа — его фирменный самодовольный смешок, от которого мне хочется заткнуть ему рот.

Заткнуть. НЕ — затолкать.

Какого хрена вообще творится в моей голове?

— Не смотри так шокированно, — укоряет Чума, вся та же раздражающая ухмылка на губах. — Это вполне естественная реакция. Хотя любопытно…

Он наклоняется ближе, так что я чувствую тепло его дыхания на своей щеке.

— Это боль тебя так возбудила? Или что-то другое?

Я открываю рот, чтобы выдать яд, но он тихо цокает языком.

— Не нужно защищаться, Виски. В твоём… хрупком состоянии — с больным пальчиком и плечом — тебе всё равно рано или поздно понадобится чья-то помощь.

Я огрызаюсь:

— Да чтоб я подпустил тебя хоть на метр к своему члену, ты, ёбаный…

— Правда? — бросает он вызов тихим, мягким голосом.

И его рука — его, блядь, рука — оказывается на моей ноге.

Он стоит между моими коленями теперь.

Слишком близко.

ОХУЕННО близко.

Мой член дёргается снова.

Рефлекс. Просто дурацкий рефлекс.

— Ты же на взводе с тех пор, как наша омега появилась здесь, — задумчиво произносит Чума. — Больше, чем обычно. Тебя сводит с ума, что ты можешь только смотреть, но не прикасаться. Пока что.

Я сжимаю челюсть так сильно, что она готова