Зачем нам любовь. Том 1 - Маргарита Дюжева

Дыхание закончилось. Какой на фиг кислород, какие легкие, когда тут такое.

Я шевельнулась – ладонь на моем теле сжалась.

Проклятье. Это просто…просто… у меня нет слов.

Тут и возмущение, и смущение, и возбуждение. Причем последнего гораздо больше, чем всего остального вместе взятого. Просто с нуля – ладно, не с нуля, а с десяточки – за долю секунды разгон до сотки.

Телу вообще было плевать на наши условия, на то, что брак фиктивный, на то, что муж любил другую. Оно выбрало Ремизова и теперь мучительно пульсировало, требуя продолжения. Требуя ласки, прикосновений, горячих поцелуев, рваных стонов и мучительно сладкого спазма в конце.

А Марат спал!

Тупо спал, не догадываясь о том, что со мной творилось!

Я не выдержала и пихнув его локтем в живот, позвала:

— Марат!

— А?.. Что?.. — сонно пробормотал он, не разжимая рук, — что случилось?

Кошмар случился! Помутнение разума! И извращенские пытки! Вот что, мерзавец ты бесчувственный!

Спрятав стеснение, я чопорно сообщила:

— Ты держишь меня за грудь.

— Что? — снова пробухтел муж, широко зевая, и еще не осознав масштабы катастрофы.

— За сиську, говорю, держишь! — не выдержала я.

Ремизов замер на миг, а потом резко, будто обжегшись, отдернул руку.

***

— Ё-моё! — пробасил он, откатываясь к стене.

— И не говори-ка!

Я демонстративно одернула подол футболки вниз и встала с кровати.

Мне даже удалось спрятать смущение за маской праведного возмущение. Сложив руки на груди, я грозно уставилась на мужа:

— Тебе не кажется, что мы так не договаривались? — указала взглядом на весьма однозначный вигвам в области паха.

Проще было изображать негодование, чем позволить ему догадаться о своих истинных эмоциях.

— Прости, Есь, — Марат дернул на себя одеяло, — я не хотел. Оно само. Утро…и все такое.

— И все такое?

— Ага, — что-то он не выглядел особо расстроенным из-за этого инцидента. — я же спал. Может, приснилось чего.

— Ты еще скажи, что первые сорок лет самые сложные в жизни мальчика. Пубертат в самом разгаре, утренний стояк, подростковые прыщи…

— Прыщей нет, — рассмеялся он. Первичный шок и смущение быстро сошли на нет, и Ремизов снова стал самим собой – невозмутимым котярой, у которого все хорошо. Даже если что-то идет не так – все равно хорошо. И уж у него сердце точно не билось в груди как оглашенное, и не ломило за ребрами от внезапно нахлынувших эмоций. — ладно, забей. Сделаем вид, что ничего не было.

— Ничего и не было, — буркнула я.

— Тем более, — Марат встал, потянулся и, почесывая плечо, поплелся в душ.

А я стояла, продолжая полыхать то ли от гнева, то ли от собственной беспомощности, и, сокрушенно качая головой, таращилась в окно.

Я точно с ума за этот год сойду. Просто тронусь кукушечкой и все.

К моменту, когда Ремизов вернулся из душа – посвежевший, с растрепанными мокрыми волосами и полотенцем на плечах, я уже окончательно взяла себя в руки и смогла сделать вид, что и правда ничего не было. Что его рука утром не покоилась на моей груди, и в бедро не упиралось ничего запретного.

Подумаешь, ерунда какая. Люди взрослый, должны понимать, что бывают всякие накладки… А что сердце безумно дергается – это проблемы самого сердца, только и всего.

— Я тебя внизу буду ждать, — сказал Марат и, взявшись двумя руками за концы полотенца, перевесил его с себя на меня.

Он ушел, а я зажмурилась. Его запах, оставшийся на полотенце, обволакивал, снова толкая к запретным мыслям, а что было бы если…

Если бы наш брак был обычным, а не фиктивным

Если бы Ремизов не сказал, что его сердце принадлежит другой

Если бы я, невзирая на изначальные условия нашего непростого союза, набралась смелости и попыталась…

Домой мы планировала сразу после того, как позавтракаем, но пока одно, второе, третье, время уже укатилось за полдень.

Первыми собрался Ярослав, который не мог без работы даже в выходной.

Потом ускакал Марк, которого внезапно пригласили на какую-то супер-важную тусовку, потом Арсений.

Мы уезжали последними, потому что мне пришлось помогать Ольге Степановне собирать клубнику. Мужики, естественно от такого увлекательного занятия отказались, а я, как единственная девочка, среди тестостеронового цветника, не могла не помочь.

В общем домой я ехала, с целой корзинкой ягод в багажнике, обгоревшим носом и дурацкими мыслями в голове.

Пока мы болтались над грядками, Ольга Степановна мимолетно поделилась их историей с мужем.

Оказывается, они тоже поженились не по собственной воле, долго притирались и даже хотели развестись, наплевав на родительские договоренности, но в какой-то момент поняли, что уже давным-давно не чужие. И тогда решили попробовать без оглядки на посторонних, на прошлое, на то, что кто-то пытался им навязать. Просто попробовать построить что-то настоящее. Итог: уже тридцать лет брака, четверо взрослых сыновей, дом, в котором всегда тепло и уютно. А если бы не попытались, то ничего бы этого не было.

Я не знаю, почему она мне это рассказала. Может, заметила что-то, почувствовала своим материнским сердцем даже несмотря на то, что мы с Маратом старательно отыгрывали свои роли.

Так или иначе ее рассказ попал в благодатную почву.

Пока Марат следил за дорогой, я сидела на соседнем сиденье и, подперев щеку рукой, угрюмо смотрела в окно, размышляя о том, а что если действительно попытаться?

Что если на минуту забыть о неведомой Але, о том, что все не по-настоящему, о нашем уговоре сроком на год? Просто забыть, выставить это за черту и попробовать.

Разве я не имела на это права? Попробовать быть счастливой, несмотря ни на что? Попробовать хоть раз в жизни склонить чау весов на свою сторону, не терпеть, не быть удобной, не делать того, чего от меня хотят остальные, а сделать то, чего хотелось мне самой? Быть с тем, к кому тянулось сердце.

Что если, смирившись с условиями Ремизова, я лишила нас того самого шанса на обоюдное счастье? На сыновей, дом, настоящую любовь, тепло и привязанность? Что если через год у меня не останется ничего, кроме дикой тоски и сожалений, что я ничего не сделала? Не попробовала? Что тогда?

Смогу ли я простить саму себя за бездействие? За то, что хотела быть порядочной, строго блюла условия договора и не дала нам ни единой возможности