Скорпион - Авина Сент-Грейвс

— Убедись, что там нет пуль, дорогая. Я собираюсь трахнуть тебя им.

Я приоткрываю рот. Это… Нет, он не это имел в виду, верно?

Матис откидывается на спинку стула и кладёт руки на подлокотники, как будто он король, а я — одна из его верных подданных, готовых исполнять все его прихоти. Между ним и столом остаётся совсем немного места.

Вздрогнув, я ещё раз проверяю, нет ли чего-нибудь внутри камеры, чтобы исключить любую возможность осечки.

Его взгляд опускается на пустое место на столе перед ним.

— Сядь и раздвинь для меня ноги.

Дрожь пробегает по моим конечностям, когда я осторожно поднимаюсь на ноги и иду к нему. Он смотрит на меня так, словно я добыча, а он — настоящий хищник. Зелёные глаза опускаются на мои губы, когда я облизываю их. Они растворяются в бесконечной чёрной пустоте, пока мои пальцы спускаются к бёдрам, чтобы приподнять юбку и дать мне достаточно пространства для того, чтобы раздвинуть ноги.

Столовые приборы звякают, когда я подхожу к краю стола и ставлю ноги на его подлокотник, прямо под его руками. Медленно набираюсь смелости, чтобы раздвинуть колени и позволить прозрачной ткани упасть, чтобы он мог всё видеть. Моё дыхание сбивается от жара его взгляда, а его дыхание и вовсе останавливается.

Руки скользят по внутренней стороне моих ног, поднимаясь к бёдрам, прежде чем он хватает тактический нож, прикреплённый к моему бедру.

Я вздыхаю, чувствуя, как холодный металл ласкает мою разгорячённую кожу. Тонкая ткань моих трусиков рвётся от лёгкого движения лезвия.

С этого ракурса я вижу, как доказательство моего возбуждения стекает с меня на стол. От его одобрительного возгласа у меня в груди разливается тепло.

— Ты выглядишь достаточно аппетитно, чтобы тебя съесть, Дорогая.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, когда он проводит пальцами по внутренней стороне моих бедер, заставляя мои ноги дрожать и пытаться сомкнуться. Мои веки тяжелеют, и я хватаюсь за скатерть, чтобы не придвинуться к нему бёдрами. Он наклоняется и целует внутреннюю сторону моего колена. Ему не нужно знать, как сильно я его хочу.

— Ты знаешь, как долго я голодал?

Матис проводит губами по моему бедру, затем прокладывает дорожку поцелуев к моему центру, но останавливается в дюйме от того места, где я больше всего нуждаюсь в нём. Из меня вырывается жалобный стон, потому что его обещание звучит слишком заманчиво, и я теряю контроль над своими израненными нервами.

— Мужчина не должен так долго оставаться голодным, — хрипло произносит он.

Его горячее дыхание обжигает меня, и я перестаю пытаться остановить себя, направляя его туда, куда я хочу, чтобы он направлялся. Со стоном запрокидываю голову, когда он облизывает меня от пупка до самой киски. Один раз. Как будто он играет со своей едой.

— Мы можем быть… изобретательными. Ты не захочешь знать, как я представлял тебя.

С моих губ срывается поток проклятий, когда его рот возвращается туда, где я больше всего нуждаюсь в ласках.

Язык скользит по мне. От того, как пальцы впиваются в плоть, обхватывающую мои изгибы, до того, как его глаза смотрят на меня так, словно я всё неправильно поняла. Я не его верная подданная: он мой.

Тихие стоны смешиваются со звучанием струнных инструментов, и моё желание согревает воздух вокруг, пока он поглощает меня полностью, что трудно поверить, что я ещё не превратилась в труп.

Язык Матиса движется из стороны в сторону по моему клитору, напрягая мышцы внутри меня так, что я могу вспыхнуть в любую секунду. Он слишком быстро отстраняется, оставляя следы моего возбуждения на своём лице.

— Я уважаемый человек, дорогая, — говорит он хриплым голосом, как будто едва держится на ногах. — И ты заставляешь меня хотеть делать с тобой такие вещи, из-за которых я потеряю этот титул.

Из моего горла вырывается стон, когда он проникает в меня двумя пальцами и сжимает их. Перед моим взором вспыхивают звезды, и мир поворачивается вокруг своей оси.

— Твой пистолет, — хрипит он.

Я шарю у себя за спиной, пока моя рука не натыкается на оружие. Протягиваю ему пистолет быстрее, чем нужно, затем откидываюсь назад, открыто приглашая его делать всё, что он, чёрт возьми, захочет, лишь бы избавил меня от всепоглощающей боли, нарастающей внутри.

Матис убирает пальцы, чтобы заменить их прохладным кончиком пистолета. Если бы меня уже не убрали из армии, то точно сделали бы это сейчас. Мои глаза закатываются от жёсткого вторжения, но я шире раздвигаю ноги, чтобы принять его глубже, и он наблюдает за каждой моей реакцией с напряжённостью человека, чья жизнь зависит от этого самого действия.

Дюйм за дюймом продвигает его глубже внутрь меня, медленно вращая так, чтобы предохранительная скоба нажимала на мой клитор для дополнительной стимуляции. На оружии блестит влага. Он вынимает его из меня, а затем вставляет обратно с мучительно медленной скоростью. Растяжение усиливает чистое блаженство, разливающееся по моим венам. Я кончу, если он продолжит в том же духе.

— Посмотри на меня, или я остановлюсь.

Отрываю затуманенный взгляд от его нечестивого выражения лица, в котором смешались томление, отчаяние, разочарование и похоть. От осознания того, что из-за меня он не в себе, у меня от самодовольства подкашиваются ноги. Он так же беспомощен перед этим притяжением, как и я.

Прежде чем успеваю издать еще один звук, его губы накрывают мои, запечатлевая на моих губах поцелуй, который, как я думала, возможен только в мечтах.

Я встречаю его с таким же пылом и благоговейным обожанием. Как он и сказал, я принадлежу ему. Я просто не знаю, как.

Если два дня назад мы переступали черту, то сегодня вечером прыгаем прямо с обрыва. Это точка невозврата. Принятие. В каком бы аду мы ни оказались, мы согласны быть в нём вместе. Каждый тёмный, порочный скелет, спрятанный в глубинах нашего сознания, должен быть у каждого из нас. Каким-то образом, каким-то способом. Только мы вдвоём.

Логическая часть меня прыгает от радости из-за моей работы. Я отказываюсь отходить в сторону только потому, что он не хочет рисковать моей безопасностью ради своей. Я хороша в своем деле, и никакие отношения не помешают этому. Я этого не допущу. Я построила эту жизнь. Я оттачивала свои навыки.

Когда меня опускают в могилу, это единственное, что я могу назвать по-настоящему своим. После следующего толчка я хватаю ртом воздух и вцепляюсь ему в спину.

— Прямо здесь.

Он делает это снова.