Попаданки. Розарий для феодалок. - Людмила Вовченко

она, отстраняясь буквально на шаг. — Я не хочу, чтобы это было украдено у ночи и страха. Гийом не стал спорить. Он задержал её руку в своей — на секунду дольше, чем нужно. — Тогда завтра, — сказал он. — Или послезавтра. Но не «никогда». — Договорились, — кивнула она. Они вышли вместе. Во дворе было темно, только редкие угли в очаге светились красным. Шура сидела на скамье, кутаясь в плащ, и, конечно, всё поняла по их лицам. — Ну, — протянула она, — я так понимаю, у нас тут не только хозяйственные союзы намечаются. — Шура, — вздохнула Наташа. — Молчу-молчу, — подняла та руки. — Просто скажу одно: давно пора. А то я уже устала смотреть, как ты строишь всё вокруг, кроме себя. Гийом коротко кивнул ей — уважительно, по-мужски. — Я присмотрю, — сказал он. Шура прищурилась. — Я за тобой тоже присмотрю, солдатик. Если что — лопат у нас много. Он усмехнулся. Когда Гийом ушёл к своим, Наташа ещё долго стояла во дворе, глядя на тёмное небо. В груди было тепло и тревожно одновременно — как перед большим шагом, от которого нельзя отвернуться. Она знала: теперь всё усложнится. И знала — иначе она бы уже не смогла. Это была не слабость. Это было разрешение себе быть живой. Ночь всё-таки забрала своё. Когда Гийом ушёл к часовым, Наташа не сразу вернулась в дом. Она осталась во дворе, прислонившись к холодному камню стены, и позволила себе редкую роскошь — не действовать. Просто чувствовать. Холод под ладонями. Медленный стук сердца. Тепло, которое не рассеялось вместе с его шагами, а, наоборот, стало глубже, осмысленнее. Она поймала себя на странной мысли: страх не исчез. Он просто сменил форму. Раньше это был страх потерять контроль, ошибиться, недосмотреть. Теперь — страх привязаться. Потому что привязанность всегда даёт рычаг. Поздно, — призналась она себе честно. Рычаг уже есть. В доме Шура не спала. Она сидела за столом, штопала что-то при слабом свете лампы и даже не подняла головы, когда Наташа вошла. — Я так понимаю, — сказала она спокойно, — ты решила перестать изображать из себя крепость. Наташа сняла плащ, аккуратно повесила его. — Я решила, что крепости тоже нужны ворота. Шура хмыкнула. — Смотри, чтобы не парадные. Через них обычно приходят с фанфарами и проблемами. Наташа села напротив, положила руки на стол. — Он не фанфары, — сказала она тихо. — Он… фундамент. Шура наконец подняла глаза. Посмотрела внимательно, без шуток. — Тогда ладно, — сказала она. — Фундамент — это надолго. Главное, чтобы без трещин. Они помолчали. Это было хорошее молчание — не пустое, а насыщенное пониманием, которое между ними не требовало слов. — Ты понимаешь, — продолжила Шура, — что теперь тебя будут воспринимать иначе? — Уже воспринимают, — ответила Наташа. — Просто теперь это станет заметнее. — И он это понимает? Наташа кивнула. — Именно поэтому он и опасен. И надёжен одновременно. Шура вздохнула. — Ну что ж. Тогда завтра я начну готовить людей к мысли, что у нас тут не просто «две странные женщины», а дом. С будущим. Наташа улыбнулась. — Ты как всегда думаешь на шаг вперёд. — Я просто старая, — фыркнула Шура. — Опыт — это когда знаешь, где рванёт. Утро принесло подтверждение того, что ночь не прошла незамеченной. Наташа почувствовала это сразу, ещё не выйдя во двор: тишина была другой. Не настороженной — внимательной. Люди говорили вполголоса, бросали взгляды, отводили их, когда она смотрела в ответ. И среди этого — уважение, смешанное с любопытством. Гийом стоял у калитки. Не слишком близко. Не слишком далеко. И теперь это расстояние было выверенным — демонстративно корректным. Для всех. Он посмотрел на неё — коротко, сдержанно. Но в этом взгляде было достаточно, чтобы Наташа поняла: то, что произошло ночью, не растворилось с рассветом. — Всё спокойно, — сказал он деловым тоном. — Пока. — «Пока» — моё любимое слово, — ответила она. Он позволил себе едва заметную улыбку. — У меня есть предложение, — продолжил он. — Не личное. Стратегическое. — Слушаю. — Тебе нужно официальное лицо рядом. Не муж. Не хозяин. Партнёр по безопасности. Чтобы слухи работали на тебя, а не против. Наташа посмотрела на него внимательно. — Ты предлагаешь себя. — Я предлагаю порядок, — спокойно ответил он. — Через меня. Она задумалась. Это был ход сильный. И опасный. Но и отказаться — значит оставить пустоту, которую обязательно кто-то попытается занять. — Хорошо, — сказала она наконец. — Но на моих условиях. — Иначе и быть не может, — ответил он. Позже, когда день уже вошёл в ритм, Наташа поймала себя на неожиданном ощущении: ей стало легче дышать. Не потому что исчезли проблемы. А потому что они перестали быть исключительно её ношей. Она работала, распределяла, объясняла, спорила. Люди слушали. Кто-то проверял границы, кто-то пытался схитрить — но система уже начала работать. И в этой системе теперь было ещё одно измерение: личное. Когда под вечер Гийом подошёл ближе, будто случайно, и тихо сказал: — Сегодня без разговоров. Просто знай — я здесь. Она кивнула. — Я знаю. И этого было достаточно. Наташа понимала: дальше будет сложнее. Придётся совмещать власть и чувства, расчёт и близость, стратегию и желание. Но впервые за долгое время она не чувствовала себя загнанной. Она выбрала. И этот выбор был не слабостью, а осознанным шагом вперёд. А значит — история только начиналась.

Глава 14.

Глава 14.

Изменения никогда не приходят громко. Они начинаются с мелочей — с того, как на тебя смотрят, как ждут твоего слова, как пауза перед твоим решением становится длиннее, чем само решение. Наташа заметила это утром. Люди больше не начинали работу без сигнала. Не потому, что боялись, а потому что ждали — как правильно. Даже те, кто ещё недавно делал вид, что пришёл «на время», теперь задерживались взглядом, словно проверяли: всё ли по-прежнему, всё ли на своих местах. Она вышла во двор вместе с Шурой. Земля после ночной сырости пружинила под ногами, пахла травой и дымом. Где-то за оградой блеяли козы, с кухни тянуло варёной кашей, а над всем этим висел ровный, плотный гул жизни — той самой, которая