Приговоренный муж - Александр Евгениевич Владыкин

настояла. Очень уж она переживала за графа. Правильное четвертование — штука тонкая. Тут любая оплошность будет понимающими в этом деле толк гостями замечена и потом станет неприятной для герцогской четы сплетней.

Как было в моем мире? У нас, если мне память не изменяет, осужденному, не мудрствуя лукаво, поочередно отрубали разные части тела и могли даже сразу начать с головы — если особую милость хотели оказать. В просвещенной Франции, будущей родине всех и всяческих свобод, разрывали на части четырьмя лошадьми.

Тут процесс был сложнее. Приговоренному следовало одновременно отрубить руки и ноги падающими по специальным направляющим лезвиями топоров (этакие переносные гильотины), а потом уже голову. При этом высоким уровнем исполнения считалось, когда удары наносились по суставам — коленным и локтевым. Все это требовало от палача ювелирной точности в работе и долгих математических расчетов. Чтобы не ударить лицом в грязь Роджер ночью накануне даже репетицию с замерами на помосте для будущей казни провел и расчертил, куда и как должны будут положить главное действующее лицо (графа), и на какие метки помощники Роджера установят свои гильотины.

К радости Изабеллы все прошло на ять. Зря она переживала, а я зря еще граммов двести орехов сжевал.

И, конечно, пир. Куда же без него? Здравицы, тосты, вино рекой, запеченные бараны, начиненные какими-нибудь перепелами, сами перепела, начиненные орехами, и так далее — груды различной снеди на любой вкус и море выпивки.

Кстати, отдельный стол, пусть и чуть в стороне, был установлен для моих верных карликов. На этот раз им не нужно было никого смешить. Они были гостями, заслужив эту честь верной службой. Такое я им поощрение придумал.

Правда, никто этого, похоже, не понял, и то, что карлики не кувыркаются и не бьют друг друга по головам, а сидят, как и гости, за столом, было всеми воспринято как наиболее смешная шутка на редкость остроумного Великого герцога Юма. Новая, никем еще не опробованная, незаезженная. В результате, то один граф или барон, то другой бросали взгляд на моих шпионов и разражались неудержимым смехом. Подозреваю, что теперь во многих замках постановка «карлики сидят за столом» станет хитом на ближайший сезон зимних пиров.

В остальном все было, как обычно. Через три — четыре часа кого-то тошнило, и он вытирал рот скатертью, кто-то пытался справить малую нужду за портьерой, из коридора доносился счастливый визг жены какого-нибудь упившегося аристократа, которая попала в объятия молодого гвардейца. Хорошо, в общем, посидели. По высшему средневековому разряду.

С подарками вышел облом. Что за несправедливость такая? В Турвальде после незаконной свадьбы надарили всего на два каравана, и все там же и осталось. Пусть Конрад Третий подавится нашим с Изабеллой имуществом. А в Юме принято по-другому. Тут нужно обязательно отдариваться. Мне — не нужный мне кинжал с рукоятью настолько усыпанной разными камнями, что его в руку не взять, я в ответ — такой же меч. Мне — золотой кубок тонкой работы, с меня — блюдо из «того же материала». И так далее. У Изабеллы дела шли не лучше. Ей украшение, она — отрез дорогой ткани, ей — какие-то изумительные кружева, она — шитый золотыми нитями чепрак на лошадь. Остались при своих. Никаких приобретений. Только время потеряли.

А купцы местные и вовсе, считай, кинули. Горцы мои — народ прижимистый, а купцы юмские — особенно. Хотя и богаты до полного безобразия. Впрочем, может, поэтому и богаты? Преподнесли мне вскладчину украшенную золотом кирасу и полный комплект конской сбруи. И все. Я им в ответ пообещал, что ничего в налогах менять в худшую для них сторону не буду. А они-то рассчитывали на снижение. Сейчас. Пусть благодарят, что не увеличу. Пока. Потом, может быть, и введу какие-нибудь специальные сборы. На строительство дорог точно введу.

Но этот печальный нюанс выяснился только на пятый день праздников, когда все немного протрезвели. А пока меня ждала волнительная вторая первая брачная ночь. Хотел, честно говоря, просто сразу после пира увести Изабеллу в свою спальню, но она воспротивилась.

— Ричард, ну, пожалуйста, давай сегодня сделаем так, как я все задумала, — не люблю, когда девушки канючить начинают, тут нужно сразу соглашаться, потому что все равно сделаешь все так, как они хотят. — Ты иди к себе, а потом тебя пригласят ко мне. Мне еще кое-что приготовить нужно.

Пошел, в смысле, конечно, удалился (великие герцоги не уходят — они торжественно удаляются). Короче, побрел в свои покои ждать, что там сейчас Изабелла учудит. Времени, чтобы что-то придумать затейливое, у нее было достаточно, пока взаперти сидела.

Наконец, явилась Мира. Это та, которая была Мирандой, которая едва моей женой не стала, которая дочь графа Сиверса, которого я понизил до барона, а на днях вернул ему графское достоинство и даже часть конфискованных земель отдал (не все, конечно).

— Ваша светлость! — провозгласила так, будто я глухой, или она собирается конкуренцию герольду составить. — Ее светлость Великая герцогиня Юма и ваша любящая супруга Изабелла ждет вас в своей опочивальне! Позволите мне провести вас?

Ну, пошли, коза. Веди меня. Можно подумать, я не знаю куда идти? Кстати, об этой Мире пару слов скажу. Это как же мне повезло, что Сиверс не успел моего предшественника в этом теле с ней окрутить! Когда впервые ее на коленях в своем лагере увидел, такая напуганная была. И потом — тише воды, ниже травы. А вот когда ее отец уехал тащить службу на границу, она развернулась! Куда что делось? Просто оторва из оторв. Ей как раз через месяц после нашей свадьбы шестнадцать лет исполнилось — здесь это возраст совершеннолетия для девушек. Уфф. Хорошо, что ее отец этого не видит и, надеюсь, не знает. Хотя, конечно, добрые люди найдутся, расскажут.

Из чьих постелей ее только не вытаскивали! Не из чьих не вытаскивали. Взрослая уже. Сама по утрам вылезает. За неполные два месяца она, по-моему, и по докладам моих карликов, по два раза прошлась по всему десятку дроу. Уделила самое пристальное внимание двадцати моим лейб-гвардейцам в полном составе. Навестила или пригласила к себе всех загостившихся вассалов, нисколько не смущаясь некоторым недовольством их жен, за что однажды была наиболее ревнивой оттаскана за волосы. Нет, нравы здесь достаточно свободные, но это — когда в меру! А тут уже явный перебор. Дошло до того, что чуть не затащила в свою комнату слугу, который поздно вечером мне, мне!, подогретое вино нес.