Академический обмен - Юлия Жукова

Внезапно стало так обидно, что аж во рту загорчило. Выходит, это всё было, ну… против его желания? Он вовсе не хотел со мной целоваться и оттолкнул, как только совладал с собой?

Я села на кровать и сморгнула какую-то пелену, из-за которой комната вокруг казалась серой и выцветшей, да ещё и в два раза больше, чем была на самом деле. Наверное, это предрассветная дымка. Не знаю. У меня что-то оторвалось внутри и металось туда-сюда, не находя своего места. Нет, я не то чтобы всегда всем нравилась. Я некромант, в конце концов, мы обычно никому не нравимся. Но у Маккорна нет предубеждения против некромантов. Значит, я не нравлюсь ему именно потому, что это я? Вот это было прямо до слёз обидно. Я, можно сказать, раз в жизни встретила мужчину, которого мне бы хотелось узнать поближе, и… я ему не понравилась.

Не то чтобы я старалась – я никогда не флиртую, это ниже моего некромантского достоинства. Но я всегда пользовалась определённой популярностью среди тех, кого не смущала моя магия. А среди тех, кого смущала, меня никто не интересовал. И до сих пор я как-то полагала, что в любой момент я могу просто протянуть руку и взять то, что приглянётся. Но, хтонь побери, я не могла просто взять Маккорна. Да его сама хтоническая матерь бы взять не смогла!

Однако помимо моего разбитого – ну нет, до таких клише я не опущусь, но помимо моей попранной женской гордости оставалась и другая проблема. Мне с Маккорном ещё полтора месяца работать. Ежедневно. И в процессе нашей работы он будет испытывать влияние некротики. И если я оставлю всё как есть, это будет… максимально неловко. То есть до сих пор я могла игнорировать его состояние, но после вчерашнего оно будет каждый раз мне напоминать о том, как я кинулась ему на шею, хотя у него была просто физиологическая реакция. И он тоже будет об этом помнить.

Нет, гордость гордостью, а мне нужно было с ним поговорить и расставить все точки. Кларенс был прав: если наши отношения осложняли исполнение договора, и то и другое следовало разорвать. Заплатит мне двадцать пять тысяч за потраченное время, и я, так и быть, напишу ему рекомендацию для кого-нибудь из коллег.

Что-то внутри меня вопило благим матом, что выгонять Маккорна из своей жизни будет больно и что, может быть, всё ещё можно исправить, остаться друзьями и забыть, как страшный сон, но я засунула эту вопящую штуку поглубже. Я не опущусь до того, чтобы просить о снисхождении мужчину, который меня отверг. Сосредоточившись на этой мысли, я решительно вышла из комнаты.

Маккорн открыл не сразу – вероятно, шёл с балкона. На нём была накрахмаленная белая рубашка, такая же, как и все остальные его рубашки, и брюки, которые он считал домашними только за то, что они сидели чуть свободнее. Природники не носят ничего накрахмаленного и с заглаженными стрелками. Некроманты подбирают гардероб, часами мучая личных портных, и не надевают один наряд на два светских выхода. У стихийных магов можно найти любое отношение к одежде, но Маккорн не был стихийным магом.

– Маргарита… – сказал он растерянно, но не так растерянно, как сказал бы природник. Чёткий контур его губ изогнулся вокруг моего имени, и мне захотелось к ним прикоснуться. А потом захотелось ему врезать за то, что он что-то во мне завязывал узлом.

Я не ответила, и он моргнул, оглядывая меня. За окном едва-едва серело, и в комнате было почти совершенно темно, но газовые рожки в коридоре вливали немного света в дверной проём. В этом свете ресницы Маккорна бросали тёмные увеличенные тени на его щёки. Шипастая карнавальная маска.

Я сжала зубы и толкнула его в грудь, чтобы пропустил меня войти. Не в коридоре же мне с ним разговаривать!

– Нам нужно обсудить наше дальнейшее сотрудничество, – сухо сказала я. Настолько сухо, что на последнем слове язык предательски заплёлся, и вместо суровой профессионалки, знающей себе цену, я прозвучала, как напуганная школьница. Маккорн не подал виду, всё так же разглядывая меня. Я так хотела схватить его за грудки и смять эту проклятую белую ткань! Она как-то придавала ему сил, уверенности. Она была доспехами, в которые он облачался, чтобы спрятать себя настоящего от снисходительных взглядов, так же как его актёрская игра защищала его от взглядов насторожённых. Но почему он хотел защищаться от меня?! Каким взглядом я его смутила?

Маккорн неловко взмахнул руками, словно с первого раза не смог правильно сложить крылья, и тут же никакая накрахмаленная рубашка не затмила бы его природу.

– Маргарита, я клянусь вам, что на наших сессиях это не повторится! Я больше не буду вмешиваться в ваши дела и лезть под руку. Я понимаю, что оскорбил вас, но прошу, умоляю, позвольте мне продолжить занятия!

Не повторится! Оскорбил! Тварь.

– Меня не интересуют ваши обещания, – прошипела я, чувствуя, что из-за злости иду очень близко к краю обрыва, за которым – признание. Где-то в закоулках сознания витала мысль, что объяснять ему, что он меня как спагетти на вилку наматывает, не стоит, но я уже не могла бы сказать почему. – Дело не в том, повторится это или нет, – сказала и тут же подумала, хтоническая матерь, да-а, пускай повторится! Пришлось сглотнуть эти слова, но пересохшим горлом было больно. – У меня есть гордость. И я не собираюсь день ото дня смотреть на живое напоминание о том, как она была попрана.

Маккорн выглядел так, будто сейчас заплачет, и я занервничала, потому что он запросто мог именно так и сделать, и тогда мне бы пришлось держать его за ручку и успокаивать, и это бы убило весь эффект от моего выступления.

– Но, – выдавил он зажатым, готовым к слезам голосом, – даже самые могущественные из живущих не всегда могут противостоять побочным эффектам чужой магии. Это моя вина, я должен был предположить или хотя бы предупредить вас, но… Неужели поддаться минутному затмению – это настолько тяжёлый удар для вашей гордости? Право, я бы предположил, что у неё есть некоторый запас прочности.

Я запуталась в его построениях. Минутное затмение – это он про то, как я на него намоталась, что ли? Ну, допустим, он не знает, что оно было не минутное. Но с противостоянием эффектам не справился как раз он. Так и