Я никогда не - Малика Атей

– Какой кошмарный стол, – сказал взявшийся из ниоткуда Карим, в руках у него был стул. – Юн еще предупреждал, что у вас худший стол в зале.

Вслед за Каримом подошел Ануар – Бахти просияла, – и Юн тоже притащился. Я давно замечала, что Юну все еще нравится Бахти, но, видимо, не настолько, чтобы жертвовать хорошей рассадкой по собственной воле.

И хотя мы уже немало пострадали на этой бессердечной свадьбе, главное разочарование вечера ждало нас впереди: на столе стояли ледяные кумыс^[2] и шубат^[3], вода и даже отдельный лед, но ни намека на горячительное.

– Я не смотрел новости месяц, на работе аврал был. – Ануар таращился на питье, не садясь. – Когда объявили сухой закон?

– В VII веке, – ответил Карим. – На Ближнем Востоке.

– Я не чувствую пальцы ног, – заныла Анеля, – я не чувствую пальцы рук, я не чувствую…

– Запаха виски. – Все еще шокированный Ануар занял место между Бахти и мной.

– Я согласен на коньяк «Казахстанский», – сказал Юн.

– Даже я на него согласна. – Это была правда.

– Интересно, когда Айдар успел принять ислам? – спросила Бахти.

Анеля сняла босоножки и усиленно терла ступни друг об друга, шмыгала и дула на руки.

– Может, свалим? – Юн смотрел на стол с тоской.

– Ах ты мой маленький бунтарь.

– Да иди ты, Ануар.

– Никогда не понимала, – перебила их Анеля, – почему все невесты поголовно надевают на свадьбу платья-бюстье, а беременные невесты – платья на бретелях. Типа, покажись голой сразу всей родне?

– Никогда не видела такую колхозную родню, – сказала Бахти.

– В твоем представлении Земля вообще квадратная: от Ленина до Дзержинского, от Абая до Кирова^[4], – Карим рассматривал куриную ножку, – микров и аулов и их жителей на твоей Земле нет.

Единственное, что не полностью, но виднелось нам, был экран, куда транслировалось происходящее. Бота, Айдар и свидетели прошли по белой дорожке, в конце которой Айдар решил поцеловать Боте руку на камеру. Целуя, он не наклонился перед ней, а поднял ее кисть к своему рту, а Бота была ниже его на четверть метра, и ее короткая конечность с трудом растянулась на такое расстояние.

– А долго мы должны тут находиться? – спросил Юн. Все это время он гипнотизировал взглядом воду в своем бокале, но та не обратилась в вино.

– Слово скажем – и можем идти, – ответил Ануар.

Юну заметно полегчало. Я прыснула:

– Ануар забыл добавить, что это будет после торта. А торт будет после второго стола. А второй стол, – продолжала я издеваться, глядя на тускнеющее лицо Юна, – будет через вечность, то есть после этого стола.

Из колонки, со страшным жирным кашлем, раздался первый тост: молодым желали дожить вместе до правнуков.

– Спорим, они не доживут до первого школьного звонка будущего ребенка, – сказала Бахти.

– На что спорим? – оживился Ануар. – На деньги или на желание?

Карим вынул из пиджака праздничный конверт, в котором, по всей видимости, лежал подарок Айдару и Боте:

– На деньги.

– Нам же придется общаться полным составом, чтобы отдать выигравшему приз, – сказала Бахти.

– Если ты обещаешь не снимать эту голову^[5], я согласен с тобой общаться и дольше, – пообещал ей Ануар. – Итак, делаем ставки: когда они разведутся?

– Ты имеешь в виду, официально разведутся или разъедутся? – Я уточнила момент, который в будущем мог вызвать большие разногласия.

– Расстанутся и уже не сойдутся, давайте так.

– Когда отметят ребенку годик. – Я вынула из клатча купюру и положила в центр стола, поставив тарелку с рыбной нарезкой на тарелку с мясной нарезкой и освободив таким образом место.

– Они навсегда расстанутся через одиннадцать месяцев, – сказал Ануар, добавив конверт к моим деньгам.

– Три года, – сказала Анеля. – И второй ребенок.

Она колебалась несколько секунд, но положила явно больше, чем я.

– Семь несчастливых лет. – Юн присоединил и свой подарок к ставкам.

– Двое детей, младшему будет полтора. – Карим положил конверт в центр стола.

– Они не успеют отметить вторую годовщину свадьбы. – Бахти сняла с мизинца кольцо и бросила его поверх всех ставок.

Первый стол длился долго, как полярная ночь, как правление турок-османов, как эпилог после «Войны и мира». Верхний свет наконец погас, включился пляшущий, дикий фиолетовый, и большинство гостей подорвалось танцевать. Карим поймал мой взгляд – я хочу? – но я, видимо, так скривилась, что он рассмеялся. Он прикоснулся к моему голому плечу привычным быстрым поцелуем – это было ласково и нормально, даже с учетом нашего последнего расставания.

Ануар вытащил Бахти в центр круга. Бахти танцевала красиво, ужасно красиво. Так соблазнительно, так нежно. Играла какая-то фигня, но стройная Бахти со стройным Ануаром танцевали под нее так, будто это Крис Исаак^[6], и они полуголые на пляже, и к ее влажному телу прилип песок, и все снято на черно-белую пленку, и плывут ускоренно-замедленно облака.

Анеля заметно повеселела – Юн танцевал возле нее.

В зале было слишком темно, чтобы фотографироваться, и я решила пойти в туалет – там неплохое освещение над зеркалами, и где-нибудь в холле тоже можно будет сделать селфи. Я встала, и в этот же самый момент Карим наклонился ко мне что-то сказать. Его нога стояла на моем подоле, я сделала один маленький шаг.

Оно порвалось.

Может, не стоило сразу же поминать его мать, но, к сожалению, моя мать не научила меня альтернативе. Карим скромно прибрал к себе ногу, как будто оторванная ткань могла вернуться на место. Он молча пялился на огромную дыру, образовавшуюся между моим поясом и бедром. Меня затрясло от бессильной ярости, когда сердце долбится внутри, как колокол в котельной при гибели «Титаника».

– Кора, прости. – Карим приподнял ткань, пытаясь присобачить ее обратно, но она снова эффектно упала. – Его можно будет зашить?