Чужими мы (не) стали - Ольга Рог

Макс решил, что она не в духе и пока не совался. Гремел посудой на кухне, проявляя нездоровый энтузиазм. Включил там телик под мерное шипение чайника.

Громко вздыхал.

Маша так и смотрела в книгу, видя фигу. На одной и той же странице. Еще взгляд у нее иногда уходил в сторону, туда, куда она перепрятала письма — под тяжелое блюдо под рыбу, подаренное свекровью в шкафу с застекленными створками.

Сверху супница пузатая стоит Максим туда никогда не лазал. Там только «мещанские» сервизы для гостевого стола.

Муж пожал плечами, когда она перетащила на диван подушку и одеяло. Списал ее поведение на женские капризы и ПМС. Возможно, на стресс с операцией отца.

Ушел утром тихо, щелкнув замком.

4.

Привычная жизнь сошла с колеи. Сколько было надумано, сколько платков выплакано. Маша боялась признаться самой себе, чего страшилась больше: если отец не перенесет операцию или посте... Когда откроет глаза и посмотрит на нее.

Мария часто подходила к зеркалу, всматриваясь в глубину своих карих отцовских глаз. Сколько там разочарования? Очень заметно? Благослови Бог терпение, которым он ее наградил. Ведь, пока шла операция у старшего Голубева, можно было себя загрызть десять раз и выплюнуть. Одно было хорошо — Маша никак не комментировала про себя ситуацию с мужем. Ее пока не переключало в ту сторону, где пахло разводом и разборками. Посыпанием рыжеволосой головы пеплом.

Как говорил папонька: «Все можно исправить, кроме смерти».

К вечеру, когда от зеленого чая уже воротило, и где-то в области груди тяжесть становилась непомерной, позвонила мама.

— Маша, операция прошла успешно. Врачи перевели отца в реанимацию. Ты не могла бы подменить меня? Я домой съезжу, душ приму. Пахну как старая калоша —потом и плесенью. Отосплюсь немного, — у мамы еще был запал юморить. Вот, что значит поработать педагогом в школе. Без самоиронии — никуда.

Быть женой служивого не просто. Это кажется романтикой только в кино. Кочевать по гарнизонам, не зная, что и куда поселят. Бравый военный, открывал дверь и заталкивал ее в необжитое помещение, выделенное государством с манатками и ребенком. На этом его помощь заканчивалась. Дальше сама крутись, как хочешь, решая коммунальные трудности.

Нина Ивановна умела все! Лампочку поменять, гвоздь забить ребром плоскогубцев.

Спираль из проволоки накрутить на карандаш, пытаясь допотопную плитку починить, пока отец из полигона не вылезал. Щели на окнах тряпками забивать, чтобы в зимнюю ночь не замерзнуть с ребенком. Она справлялась со всем, будто в матери жила неубиваемая вера, что будет лучше. Когда-то, да станет. Не на одной картошке жить по чужим углам, а все наладится. Сама если плакала, то утайкой.

Никогда не жаловалась и вслух мужа не обвиняла. Это был ее выбор, осознанный.

Знала, на что шла, когда замуж выходила молоденького лейтенанта. По большой и чистой любви.

Но, как говорится, женское здоровье — не железное. Маша помнила... Примерно, но помнила, что было тогда, семнадцать лет назад. Мать прихватила защемление позвонков спины. Ни сесть нормально, ни встать. Маша училась в шестом классе.

Они были вынуждены поехать к бабушке и дедушке. Отец остался один в Тюменской области. Один, да не совсем... Оказалось, было кому согреть майора.

Валюше Разгуляевой.

Полгода семья Голубевых жила раздельно.

У-у-у! Сколько бы Мария ей высказала прямо в лицо. Не могла тетка не знать, что мужик женатый. В гарнизоне все на виду, особенно офицерские семьи.

Вернулся отец на ПМЖ в Саратов дослуживать. Квартиру получили, положенную по закону. Все, о чем мечтала мама, наконец, наладилось. Осели на одном месте.

Маша школу закончила.

Дослужился Ростислав Голубев до военной пенсии. Генералом не стал... Говорят, у генералов есть свои дети.

— Ма-а-аш? Такты приедешь? — устало выдохнула мама в трубку.

Подозрительно фоном зашуршал блистер таблеток.

— Да, конечно! — тут же согласилась Мария, радуясь двум новостям: отец перенес операцию и из дома можно смыться под благовидным предлогом. Видеть и слышать Макса совсем не хотелось.

Она быстро собралась, прихватив самое необходимое. В сумку попали: бутылка воды, книга, которую она дочитать все никак не может. Немножко леденцов с разными вкусами.

Максиму написала короткое сообщение, что уехала к папе в больницу на всю ночь.

Получила ответный «окей». Странно получалось, но спасала Маша в первую очередь себя.

5.

Мама чмокнула ее в щеку сухими губами, передавая эстафету. Короткий миг держания за руки, чтобы напитаться силой друг друга. Мария ее вытолкала за дверь, пообещав звонить. Долго собиралась мужеством, чтобы посмотреть на опутанного проводами отца с маской нежити на лице. Страшно, когда его кожа светится белым пятном в приглушенном свете аварийной лампы. Моргают датчики.

Слышно, как тяжело дышит, словно температурный. Пахнет антисептиками, медицинской клеенкой и расплавленным стеклом.

Душно от запертых наглухо окон, но открывать нельзя. Пришлось чуть распахнуть двери, чтобы капельку свежего воздуха протекало.

— Парник хренов, — выругалась Маша, обмахиваясь книгой, потея в три ручья и напитываясь вонью больницы. Дергала футболку за край и трясла, чтобы не прилипала к телу. А толку?

Мария пыталась найти хоть кого-то из медиков, чтобы спросить про кондиционер, но в коридорах было пусто и жутко после «отбоя». Словно вымерли люди. Сделав круг, она возвращалась в палату и стояла над отцом столбом, представляя какой он... Тот его сын Кирилл. Папа его часто видел? Частые командировки были с ним связаны?

У отца на висках седина. Редкие морщины в уголках глаз делают его только интересней. Красивый мужчина, так думали многие. Матери завидовали за спиной, не понимали, что он нашел в обычной скучной училке. Глупые. Именно с такой сильной женщиной добиваются что-то в жизни, идут вперед, зная, что дома надежный тыл... Вот только Голубев-старший сам свои тылы раскрыл, утратил все заслуженное годами.

— Почему, папа? Почему ты предал нас? Ладно, мой Максим... без стержня, без твоего сурового взгляда. Без историй, как рвется рядом снаряд. Из-за паука может визжать как девка. У меня никак не укладывается, что ты... Ты так поступил с мамой, — говорила чуть слышно, ее голос похож не шелест:

Но, сложно не согласиться, что отец свой выбор сделал. Сломал себя и не укатил к своей любви, бросив жену и дочь. «Почему?» — Маше было важно знать.

Настолько обязательно, что все остальное уходило на задний план. Ей не десять лет, она поймет все его тараканы.