Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

у самой воды, буйно цвели розы. Слегка подвыпивший брат, прикрыв глаза, томно развалился на обитой парчой лежанке. Волосы были убраны под яшмовую заколку, из-под которой небрежно выбилось несколько прядок. На нем был халат белее снега. Чуть распахнутый ворот обнажал белую, как нефрит, шею. В этот момент даже сидящие рядом очаровательные девушки не могли сравниться с ним по красоте. Я медленно вошла в сад, но брат так и не открыл глаз. Красавицы уже собрались было встать, чтобы приветствовать меня поклонами, но я жестом остановила их.

Старший брат чуть повернул голову и лениво, не открывая глаз, пробормотал:

– Бисэ, подай вино…

Я обмакнула пальцы в стоящую на столе винную чарку, подошла к брату и брызнула вином на его утонченное лицо. Брат вскрикнул и резко поднялся.

– Чжу Янь! Несносная девчонка!

Но увидев меня, он ошеломленно застыл.

– А-У! Это ты!

Красавицы поспешили к нему, чтобы побыстрее утереть стекающие по его лицу капельки вина, – слева и справа его красивого лица коснулись шелковые платки. Хихикнув, я мягко одернула его запутавшиеся белоснежные рукава, затем кончиком пальца смахнула последние капли вина и, подняв брови, со смехом сказала:

– Похоже, я пришла некстати?

Брат беспомощно вздохнул.

– Можешь быть со мной немного поласковее? В конце концов – ты же ванфэй, а до сих пор балуешься.

Я окинула взглядом двух красавиц – одна была в красном платье, вторая – в зеленом. Они обе были прекрасны. Брат потянулся к нефритовой чарке, снова откинулся на парчовую лежанку и покосился на меня.

– Ты пришла, чтобы любоваться красавицами, или решила прервать мой отдых своими капризами?

– Красавиц нужно восхвалять, а лодырями командовать.

Я быстро выхватила чарку из его рук.

– Если твоего отца здесь нет, даже не думай, что никто не будет командовать тобой.

Старший брат медленно развернулся ко мне и, напряженно улыбнувшись, сказал:

– Похоже, одна сварливая жена ошиблась дверью и зашла не в тот дом.

Я долго смотрела на него, сердце сжималось от грусти. Опустив глаза, я вздохнула и сказала:

– Гэгэ, ты совсем обленился…

Его плечи дрогнули, он отвернулся и замолчал. Появилась служанка с нефритовым чайником для вина и наполнила до краев расписную чарку. Брат слабо улыбнулся и сказал:

– Иди сюда. Попробуй мое новое молодое вино.

Я чуть пригубила напиток, вдохнула свежий стойкий аромат.

– Какое вкусное вино! – похвалила я брата.

Он горделиво заметил:

– Как следует прочувствуй его вкус.

Как только капля вина коснулась языка, ее вкус напомнил мне едва различимые порывы весеннего ветра, сбрасывающего с сочной листвы вечернюю росу. Привкус игриво переходил в сладость персикового цвета. Когда молодой напиток попадает в горло, по всем частям тела медленно разливается трепетное, нежное тепло, оставляющее за собой легкий румянец на щеках. Вздохнув, я улыбнулась и сказала:

– Аромат весенних цветов, красный цвет, как наряд красавицы, наблюдающей за опавшими лепестками и мечтающей о возлюбленном.

Брат рассмеялся и сказал:

– Это моя лучшая работа, заслуживающая твоего одобрения. Не зря я в поте лица в горах собирал персиковый цвет… А-У! Как же ты прекрасна!

– Это «Таояо»[9]? – удивилась я. – Ты правда смог приготовить его?

В былые времена цветы персика привлекали моего брата, и мы тысячу раз пробовали приготовить этот напиток, но нам никогда не удавалось получить идеальный «Таояо». И теперь, спустя столько времени, у него – пусть втихомолку – наконец получилось приготовить его. В мастерстве и уме никто не мог превзойти моего брата. Он откинулся на лежанку, широко улыбнулся, а я наигранно рассердилась:

– А если бы я не пришла к тебе сегодня, сколько бы ты скрывал его от меня?!

Губы брата растянулись в ленивой улыбке.

– Подумаешь – какой-то горшок с вином. Я человек простой – бездельник, который только и может, что блаженствовать и развлекаться.

Только я собралась возразить, как поняла, что мне нечего ему сказать. Повисла неловкая тишина. Настроение брата пошло на подъем. Он налил себе еще вина, сел напротив меня и разом осушил чарку.

Так мы выпили несколько чарок – от мягкого вина начало клонить в сон, а земля уходила из-под ног. Все, что оставалось, – наслаждаться музыкой и подпевать мелодичным мотивам. Певичка сыграла на цине переливчатый местный мотив Цзяннани, и мы невольно вспомнили о годах своей юности.

– Принеси мне цинью. – Я встала, вино тут же ударило в голову, и я дразняще улыбнулась брату. – Цешэнь [10] набралась смелости показать свое мастерство. Приглашаю молодого господина сыграть со мной.

Брат тут же восторженно подозвал свою наложницу, и она подала ему изукрашенную, как белое оперенье журавля, флейту. Я не взяла с собой из резиденции свой гуцинь [11], а потому охотно согласилась на предложенный мне семиструнный цинь – яоцинь. Нежно проведя пальцами по струнам, я насладилась чистым звуком. Каждый перелив был подобен журчанию родниковых вод.

Мотив мелодии «Шанъян-чунь» плавно струился к небу, неуловимый звук флейты сливался со звуками струн циня, точно весенние бабочки резвились меж ветвей ивы в порывах теплого ветра. Вдруг мелодия ускорилась, словно прекрасная весенняя погода сменилась косым ливнем осеннего дня, заглушавшим пение флейты. На закате солнца землю окутали сумерки. Радость сменилась невысказанной скорбью, так сильна печаль, когда взгляд провожает опавшие под тяжестью дождя лепестки цветов.

Брат чуть наклонился вперед, он глядел на меня, словно сквозь пелену сна. На мгновение он отвел взгляд, и мелодия флейты вновь унеслась потоком ледяного ветра. Ничто не шевельнулось в моей душе, и вдруг пальцы взметнулись по струнам, вырывая леденящие душу звуки. Раскалывает железо золото, вздымается к небу столб песка и пыли в безбрежной пустыне, раздираемой бурными водами величественной реки, устье которой терялось на горизонте.

Пальцы выдергивали звуки все сильнее, быстрее, точно странствующий всадник, рассекающий реки и горы своим победоносным мечом. Точно генерал, скачущий по полю битвы верхом на бравом скакуне, одержавший победы в сотнях битв. Звук флейты совсем ослабел, и ритм ее уже не поспевал за моими пальцами. С громоподобным треском лопнула струна, замолчала и флейта.

Брат – точно яшма в головном уборе [12], щеки его горели румянцем, в глазах чуть дрожали зрачки, а костяшки пальцев, так крепко сжимавшие флейту, побелели. Энергия текла сквозь мои жилы, и я чувствовала, как пот промочил одежду. С последней нотой силы покинули меня. У меня не было даже сил сказать хоть что-то.

– А-У, твой навык игры на цине совершенен. Гэгэ не угнаться за тобой. – Он грустно улыбнулся и выглядел несколько потерянно.

Я подняла на него взгляд и медленно сказала: