Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

class="p1">– Мелодия следует велениям сердца. Нет второго в Поднебесной, кто лучше тебя играл бы на флейте. Но, гэгэ, что теперь чувствует твое сердце? Чувства твои и мысли также тянутся к свободе и небесам?

Брат чуть отвернулся, избегая моего взгляда, и промолчал.

Я чуть отодвинула от себя цинь, схватилась за порванную струну, вырвала ее и бросила на ступени. Трескучий звук напугал птиц – они разлетелись с деревьев во все стороны. Наложницы, перепугавшись шума, опустились на колени, не решаясь поднять головы.

– Гэгэ! Этот заурядный яоцинь создан, чтобы пылиться в женской половине дома, воспевать ветер и луну [13], но не с его струн будет срываться великая музыка. Но твоя флейта создана не как обычный инструмент. Ей не положено лежать среди румян и пудры да целыми днями воспевать увеселительные песни!

Я встретилась с ним взглядом и заметила в его глазах тень стыда. Выдержав паузу, брат ответил со вздохом:

– Как бы она ни была хороша, в ней нет души.

– Это зависит от того, в чьих она окажется руках. – Не сводя с брата глаз, я продолжила: – Пусть у флейты нет души, но у людей – есть. Пока у тебя есть амбиции – ты сможешь найти себя. Ты должен продолжать двигаться вперед. И неважно, как далеко ты зайдешь, ничто не может стать помехой моему гэгэ!

Брат внимательно посмотрел на меня. Встретив его взгляд, я улыбнулась.

– А-У с детства восхищается своим гэгэ. И так будет всегда!

На следующий день брат попросил о встрече с Сяо Ци.

Это была их первая встреча наедине. Мой брат всегда был враждебно настроен к Сяо Ци, но и у Сяо Ци в отношении него были предубеждения. Я не заходила в кабинет, где они уединились, а говорили они целый большой час [14] и, сами того не осознавая, пропустили ужин. Разговор между Юйчжан-ваном и господином Ван – это еще и противостояние двух мужчин. Вне зависимости от статуса и положения, у всех мужчин по всему миру есть целый ряд непоколебимых принципов, которые совершенно отличаются от женских помыслов. Я бы не хотела оказаться между ними. Чтобы не ставить себя в затруднительное положение, я предоставила мужчинам разбираться между собой привычными им способами.

На другой день, согласно высочайшему указу, Ван Су назначили министром по укреплению берегов реки, а также провинциальным контролером.

Некоторое время при дворе и в народе массово возмущались новым назначением Ван Су – никто не верил, что мой брат сможет обуздать водные потоки. Придворные чины продолжали активно обсуждать вмешательство жены Юйчжан-вана в государственные дела и сомневаться в новом министре. В конечном счете старший брат выбрался из плена отцовского внимания – теперь он не сын влиятельного господина из влиятельного рода, а выскочка, молодой начальник, приковавший к себе всеобщее внимание. Столкнувшись с этим, брат встретил новые сложности с улыбкой.

Наводнение в Цзяннани – бедствие, не терпевшее отлагательств. Через три дня после того, как брат получил высочайший указ, он отправился на свой пост. Мы с Сяо Ци проводили его до пригорода столицы. Вместе с нами отравились высшие сановники двора.

Мой любимый старший брат в темно-лиловых парадных одеждах, расписанных журавлями в облаках, с украшенным яшмой поясом [15], подстегивая лошадь, мчался по длинному мосту. Остановившись в предмостье, он оглянулся назад и, увидев меня издалека, улыбнулся. Теперь и мой брат будет за тысячи ли от меня, сражаясь с трудными, непредсказуемыми поворотами судьбы. Тяготы, с которыми придется столкнуться моему брату, находились за пределами моего воображения. Глядя на его удаляющуюся все дальше и дальше фигуру я ощутила, как слезы навернулись на глаза… Я вспомнила, как однажды поднялась на башню, чтобы посмотреть на войска Юйчжан-вана. Тогда я глядела на отца в точно таком же парадном платье и начала подшучивать над братом, когда же у него появится такой же наряд… Тогда я даже не думала, что спустя несколько лет брат станет самым молодым министром со времен основания династии и его назначение вызовет фурор во всей столице.

Осень сменила лето. Большую часть года брат так и не возвращался в столицу. Лето выдалось засушливым – быть может, поэтому наводнения и не причинили столько вреда, сколько ожидалось. Округа и области, граничащие с рекой, были под контролем брата – беда не настигла дома. Углубление фарватера реки и постройка новой плотины стремительно продвигались. Во дворец он направил письмо, в котором говорилось, что предстоящие зима и весна выдадутся непростыми, поэтому расслабляться было нельзя.

Осень пролетела очень быстро. Когда листья почти опали, из императорской усыпальницы мне пришло письмо: наложница Цзыданя из рода Су родила первенца – девочку. Согласно правилам императорской семьи, нужно было послать прошение императрице-бабушке, чтобы признать ребенка законным членом императорской фамилии. Вместе с письмом императрице-бабушке передали красную узорчатую шелковую ткань. Сложив лоскут пополам, я растерялась.

У него была наложница и родилась дочь… Цзыдань! Цзыдань! Пять лет прошло, но каждый раз, когда я видела его имя, сердце мое будто сжимала незримая рука.

Я до сих пор помнила тот день, когда он покинул столицу. В воздухе летал ивовый пух и моросил дождь. Никто тогда не думал, что ему придется столько лет пробыть в императорской усыпальнице. Но теперь, когда все переменилось в столице, вещи остались прежними, а люди – нет. Все, что происходило в былые дни, обратилось в пепел.

Никто до сих пор не мог сказать – это благословение или несчастье – то, что он пять лет находился в заточении. Если бы он вернулся в Запретный город, ему пришлось бы бороться за власть. И неизвестно, чем это могло закончиться для него. Ничего нельзя было предугадать.

После смерти императора и императрицы Се Цзыдань стал маловажным человеком.

Кто-то однажды предложил Сяо Ци просто избавиться от Цзыданя, чтобы навсегда избежать возможных неприятностей в будущем. Однако Сяо Ци и без того неоднократно беспощадно убивал людей, а потому к нему относились с опаской. Если он решит радикально уничтожать всех неугодных двору людей, то лишится и без того хрупкого доверия, обратив настроения народа против себя. Совсем недавно Сяо Ци освободил Цзыданя, позволил ему покинуть Синьи и вернуться в императорскую усыпальницу. С него сняли наблюдение, он стал свободным человеком, однако покидать усыпальницу не имел права.

Ветер принес через приоткрытый бамбуковый занавес увядший листок. Медленно покружившись, он опустился на пол. Не проронив ни слова, я медленно сложила письмо.

Когда мы расстались, он был красивым молодым господином.