После развода не полюбим - Алсу Караева

Открываю приложение и вызываю такси, вытираю дорожки слез на щеках. Не могу остановиться плакать.

Встаю на ватных ногах, цепляюсь за спинку кресла, кружится голова.

Вдох – выдох. Еще раз вдох-выдох.

Становится полегче. Темные круги перед глазами уже не пляшут.

Подхожу к нашему общему шкафу, где еще вчера висели рядом его рубашки и мои платья. Вчера это казалось символом единства, сегодня насмешкой.

Начинаю собирать сумку механически, словно не я это делаю. Только самое необходимое.

Руки движутся сами собой. Нижнее белье из левого ящика, джинсы с верхней полки, свитера, которые он так любил на мне.

Помнит ли он, как говорил, что этот голубой свитер делает мои глаза еще ярче? Или это тоже стерлось из памяти, как стерлась наша любовь?

Фотографии наших совместных путешествий оставляю на полке.

Пусть выбрасывает или дарит новой жене. Мне они теперь будут только причинять боль. На одной из них мы целуемся на фоне Эйфелевой башни — я в белом платье комбинация.

Прежний Хайат обнимает меня так нежно, словно боится разбить.

Теперь разбил по-другому.

За стеной слышится привычный звук работающего телевизора, показывают новости.

Хайат смотрит программу, словно ничего не произошло. Словно не разрушил только что чью-то жизнь.

Как он может быть таким спокойным?

Неужели двенадцать лет ничего не значат?

Неужели я стала для него просто помехой на пути к новому счастью?

Для него и правда ничего страшного не произошло. Он просто поменял одну женщину на другую, как меняют изношенные танцевальные туфли. Старые натерли мозоли, выбросил, купил новые.

Складываю в сумку свои последние сценические туфли из сегодняшнего выступления. Пальцы сжимаются на знакомой атласной ленточке. Они больше мне не понадобятся. Травма ноги не позволит танцевать профессионально, но это часть прежней жизни, которую хочется сохранить.

В отличие от брака, танец не предал меня.

В зеркале трельяжа вижу свое отражение. Бледная, с красными опухшими глазами, мокрыми от слез лицом, растрепанными волосами. Но все еще держащая спину прямо. Танцовщица до конца.

Хайат причинил мне боль, разбил сердце, но не сломал меня.

Я выживу. Я должна выжить. Ради малыша.

Но как же больно в груди!

Словно там зияет рана, и каждый вздох причиняет нестерпимую боль. Как же страшно осознавать, что предал самый любимый человек на свете.

Захожу в ванную, где еще стоят наши зубные щетки рядом. Его синяя, моя розовая. Собираю косметику и лекарства дрожащими руками. В аптечке нахожу витамины для беременных, которые купила вчера в надежде рассказать ему хорошие новости после выступления.

Ирония судьбы.

Прячу баночку глубоко в косметичку, мой маленький секрет должен остаться тайной.

— Камилла! — зовет Хайат из гостиной, и его голос звучит обыденно, почти скучающе. — Ты вызвала такси? Уже подъехало.

Такси.

Неужели он хочет, чтобы я побыстрее убралась?

Он даже не удивлен, что я не дожидаюсь завтра, а ухожу прямо сейчас. Не пытается остановить, не просит подождать до утра.

Он не чувствует ни капли вины и не хочет даже сострадание проявить.

Избавление от ненужной жены должно пройти быстро и эффективно, без лишних сцен и объяснений.

Двенадцать лет, Хайат. Двенадцать лет совместной жизни.

Моей жизни. И ты так безжалостно ставишь меня перед фактом своей измены?

Что же ты за чудовище?

Беру сумку, она кажется неподъемно тяжелой, хотя там почти ничего нет. Вся моя жизнь уместилась в один саквояж. Ноги подкашиваются, и я выставлю руку и опираюсь на стену, чтобы не упасть.

Медленно выхожу в прихожую.

Мой некогда любимый муж стоит у двери спиной ко мне, и в его позе читается нетерпение. Поворачивается, протягивает мое пальто.

— Здесь холодно, — говорит, помогая надеть рукава. Его пальцы на мгновение касаются моих плеч, и я вздрагиваю от знакомого прикосновения.

Неужели это последний раз, когда он меня касается? А может быть он передумал?

— Ключи, — протягивает широкую руку ладонью вверх, все так же внимательно глядя мне в глаза.

Глава 4

Я смотрю на его ладонь. Та самая рука, которая гладила мои волосы, когда мне было больно после травмы. Которая держала мою, когда мы давали клятвы в ЗАГСе. Эти пальцы, которые знают каждый изгиб моего тела. Сейчас они кажутся чужими.

— Хайат, — голос срывается, но я заставляю себя говорить, хотя каждое слово обжигает горло. — Почему ты не сказал мне раньше? Почему дал мне выступать сегодня, зная, что все кончено?

В груди словно разверзается пропасть. Сердце колотится так сильно, что кажется, он должен слышать этот грохот. Пальцы немеют, а колени подкашиваются. Я незаметно опираюсь о стену, чтобы не упасть.

Он наконец поднимает глаза. В них нет ничего. Ни боли, ни сожаления, ни даже злости. Просто пустота. Холодная, как горное озеро зимой.

— Зачем портить твой последний концерт, Камилла? — пожимает плечами, словно мы обсуждаем погоду или меню на ужин. — Ты так готовилась.

— Мой последний концерт, — повторяю медленно, чувствуя, как к горлу подступает ком, который невозможно проглотить. Дыхание перехватывает, словно невидимая рука сжимает шею. — Значит, ты уже давно все решил.

— Камилла, не усложняй, — он трет переносицу, как всегда, когда нервничает. Этот привычный жест отзывается острой болью где-то под ребрами. — Мы оба знали, что это рано или поздно произойдет.

— Знали? — голос становится выше, срывается, превращаясь в хриплый шепот. Во рту пересохло, будто я глотнула песка. — Я не знала! Я. Не. Знала! — каждое слово дается с трудом, язык словно деревянный. — Я думала, мы счастливы. Я думала, ты меня любишь.

Руки дрожат так сильно, что я прячу их за спину. Виски пульсируют, а перед глазами мелькают черные точки.

— Любил, — говорит он тихо, и это слово в прошедшем времени бьет больнее пощечины. По телу прокатывается волна озноба, от которой сводит скулы и немеет кончик носа. — Но люди меняются, Ками. Чувства проходят.

— А клятвы? — слезы жгут глаза и текут по щекам, оставляя горячие дорожки на коже, но мне все равно. Я смаргиваю их, чтобы хоть что-то видеть сквозь водяную пелену. — В горе и в радости, пока смерть не разлучит нас? Это были обещания, Хайат! Обещания перед Богом!

— Это были просто слова, — отрезает он, отводя взгляд.

Просто слова.

Двенадцать лет просто слов.

Удар под дых, от которого