Отец подруги, или Влюблен без памяти - Виктория Победа

Сашка неожиданно для меня начинает заливисто смеяться, что именно ее насмешило — для меня секрет.

— Прости, — отсмеявшись, стирает слезы с уголков глаз, — нет, папа не против, он говорит, что я бы и без этого приюта себе приключения на пятую точку нашла, а так он хоть знает, где я, и он прав, в общем-то.

— А мама?

— А мамы у меня нет.

— Прости, я не знала, — мне становится стыдно за свою бестактность, я ведь прекрасно знаю, что значит потерять родителей.

— Да нет, с ней все нормально, вроде бы, просто мы с папой ей не нужны, он меня один растил, сколько себя помню, все был только папа, и бабушка, но она умерла уже, — говорит об отце и лицо ее как-то сразу преображается и сияет.

— Наверное, хороший у тебя папа, — не могу не улыбнуться в ответ.

Сашка вообще из тех людей, которые своей неуемной энергией заряжают все вокруг.

— Да, он у меня самый лучший, — восхищенно произносит Сашка и я ей даже немного завидую.

Хотела бы я, чтобы и мой папа сейчас был жив, он у меня тоже самый лучший был. Воспоминания о родителях навевают грусть, внутри все сжимается, в носу начинает щипать. Делаю несколько вдохов через рот, чтобы не расплакаться.

— Все хорошо? — уставившись на меня, вдруг озадаченно спрашивает Сашка.

— Ну да, а что?

— Мне показалось, ты взгрустнула.

— Нет, — встаю, отводя взгляд, — просто устала.

— А ты почему? — летит мне в спину.

— Что почему? — оборачиваюсь, уже взяв себя в руки.

— Ну почему здесь работаешь?

— Здесь платят, все очевидно, из-за денег, — пытаюсь непринужденно пожать плечами, а получается какое-то дерганье нервозное.

— Врать, Кира, нехорошо, — поучительным тоном.

— Я и не вру.

— Угу, ради копеек тут горбатишься, признайся просто, что ты всех этих больных несчастных животных бросить не можешь. Сама сердобольная, а чему-то удивляешься.

— Ну это другое, — улыбаюсь устало.

— Почему? Потому что я из богатой семьи, а ты нет?

— Ну, собственно, да, поэтому, — не вижу смысла что-то придумывать.

— Вот ты сильно ошибаешься, между прочим.

— Ладно, давай распаковывать коробки, а то поздновато уже.

Сашка пододвигает к стене стул и забирается на него. Протягиваю ей канцелярский нож. Начинаем с верхних коробок, Сашка достает упаковки корма, а я складываю их у двери.

В принципе справляемся достаточно быстро.

— Сюда бы тележку, как в супермаркете, — весело замечает Саша, подхватывая две упаковки по пять килограммов.

— Куда ты схватила, по одному бери, тяжело же.

— Ага, и пятьсот раз будем ходить туда-сюда, — смеется, — а за мной скоро папа заедет, — произносит виновато.

— Ну ничего, я сама доделаю, не надо надрываться.

— Ага, я тебя тут одну не оставлю, мне совесть не позволит, — хихикает, открывает ногой дверь и выходит.

В несколько ходок справляемся с кормом и заканчиваем на сегодня.

Кошусь на время, восьмой час. Собираюсь предложить выпить чаю, раз уж Сашке все равно ждать отца, как в этот момент раздается звонок.

— О, наверное папа подъехал, да пап, — отвечает.

Улыбаюсь, мысленно прохожусь по всем клеткам и вольерам. Вроде больше ничего не забыла.

Сашка, тем временем, снимает с вешалки свое пальто, одной рукой обматывает вокруг шеи шарф и одевается. Я делаю то же самое.

Она о чем-то радостно щебечет с отцом, я сути разговора не улавливаю, потому что не прислушиваюсь.

Гашу свет, Сашка выходит первой, я — за ней, запираю дверь и быстрым шагом пересекаю коридор.

Доходим до проходной, наш сторож, дядя Ваня, приветливо машет рукой.

— Припозднились вы сегодня, — произносит добродушно.

— Так получилось.

Сашка, прижав к уху телефон, машет дяде Ване на прощанье.

— Дядь Вань, ты потом на всякий случай еще раз по вольером пройдись, сконтролируй, хорошо?

— Кир, я всегда контролирую, не переживай.

— Спасибо, — улыбаюсь, — хорошей смены, дядь Вань.

Прощаюсь с добродушным сторожем и иду вслед за Сашей, она все еще говорит с отцом. Пересекаем проходную и, едва шагнув за пределы территории приюта, я привычно чертыхаюсь, кутаясь в свою куртку. Ветер насквозь пронизывает.

Делаю несколько шагов по скользкой плитке и в который раз мысленно ругаю себя за покупку такой неудачной обуви. В этих сапогах разве что только на каток идти. По крайней мере, на аренде коньков точно можно сэкономить.

Чувствую себя коровой на льду — неуклюжей и жалкой. Ненавижу зиму и особенно ненавижу скользкую плитку. Каждый шаг — испытание.

Только мне удается поймать равновесие, как Сашка вдруг громко вскрикивает:

— Пап!

От неожиданности я резко вздрагиваю, ноги тут же разъезжаются в разные стороны. Сумка с учебниками упрямым балластом тянет меня вперед и я бесконечно жалею о том, что успела забежать в университетскую библиотеку перед работой.

Падение уже кажется неизбежным, смирившись с судьбой, я зажмуриваюсь, готовясь встретиться с твёрдым холодным полом, но чьи-то сильные руки услужливо подхватывают меня в последний момент. Вместо жесткой плитки я утыкаюсь лицом в чужую грудь. Сразу чувствую приятный аромат мужского парфюма — свежий, с легкими древесными нотками.

— Извините, — бормочу, смущённо опуская взгляд и пытаясь отстраниться.

Мне, правда, не позволяют, и хватка на моих плечах становится только сильнее.

— Вы в порядке? Стоите? — рядом с ухом звучит глубокий, спокойный голос.

Я киваю, чувствуя, как горят щеки. Усилием воли заставляю себя взглянуть на спасителя. Он держит меня за плечи, помогая восстановить равновесие. И тут меня накрывает новая волна стыда.

Передо мной стоит высокий статный мужчина, на вид ему около сорока, может немного меньше. Я зачем-то его рассматриваю. У него темные густые волосы, немного вьющиеся и аккуратно уложенные. Скулы хорошо очерченные, чуть заостренные. Глаза — зеленые, внимательные, и взгляд пробирает до самых костей. На мужчине черное пальто из-под которого выглядывает воротник светлой рубашки.

Он цепко оглядывает мое лицо и я