Тени утренней росы - Татьяна Воронцова

От неожиданности, я останавливаюсь, разглядываю осколки, сверкающие у моих ног. Потом поднимаю голову и что же вижу?.. Мост, до середины которого остается каких-нибудь десять шагов, уже не выглядит таким надежным, как поначалу. Напротив, перейти по нему на ту сторону нет ни малейшей возможности! Посередине зияет глубокая трещина, а из нее вырываются струи горячего пара, брызги кипящей смолы, красные языки пламени и прочие хрестоматийные ужасы, которые традиционно символизируют преисподнюю. На самом краю трещины, преграждая путь смельчакам, в огненном зареве пляшут и кривляются жуткие твари, одна другой страшнее. Вместо волос ядовитые змеи, с острых клыков капает кровь. Это не призраки — это существа из плоти и крови, настоящие исчадия ада, и они мало-помалу приближаются ко мне.

В панике я оборачиваюсь, чтобы узнать хотя бы, кто и зачем сорвал с меня очки. В очках я бы смогла безопасно добраться до чудесного города! Откуда такая уверенность, я, правда, не знаю. Возможно, это заблуждение. Итак, я оборачиваюсь и вижу злоумышленника. Он совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. И хотя в его облике нет ничего пугающего, выглядит он престранно. Человек, но с таким обилием патологий, что назвать его мужчиной или женщиной можно только с натяжкой. Черты лица расплываются, тают, обозначаются на какой-то миг и тут же вновь ускользают от восприятия. Выражение глаз беспрестанно меняется, играя гневом, любовью, сочувствием и лукавством, кожа становится то белой, то шоколадно-коричневой, то желтой, то зеленой. Созерцание этого калейдоскопа лиц способно свести с ума. Тело его находится в постоянном движении: руки сгибаются и разгибаются, ноги выписывают немыслимые кренделя, суставы, кажется, гнутся во всех направлениях. В целом он производит впечатление чего-то вязко-текучего, полиморфного, неуловимого, как Протей^[2]. К тому же смеется.

— Извини, это просто шутка. Иди дальше. Очки тебе больше не нужны.

Он не произносит это вслух, его голос звучит прямо у меня в голове, как и смех.

— Я не могу, — возражаю я. Тоже, кажется, мысленно.

— Не можешь? Почему?

Тем временем чудища подбираются все ближе.

— Они убьют меня, — говорю я в отчаянии. — Разорвут на части. Я умру!

— Конечно, умрешь, — соглашается он. — А ты хотела попасть в страну бессмертных, не вкусив смерти? Опомнись, Инанна. К чему тащить за собой весь этот хлам?

Пританцовывая на месте с грацией феи или русалки, он касается моей правой руки, и кожа начинает сползать с нее, подобно змеиной, обнажая кости. С криком ужаса я отдергиваю руку, его прикосновение причиняет дикую боль.

— Это я и пытаюсь объяснить тебе, дитя, — звучит негромкий, подобный музыке голос. — Ты слишком уязвима в этом теле. Тебе надо измениться, если ты хочешь продолжить свой путь.

— Не могу, — отвечаю я, вся дрожа. И начинаю пятиться назад. — Пожалуйста, отпусти меня.

— А кто тебя держит?

Со смехом он протягивает мне очки, целые, без единой царапины. Надев их, я уже не вижу ни этого странного существа, ни монстров из трещины, ни самой трещины. Самый обыкновенный мост, и я — единственный пешеход. Позади — город, откуда я пришла, впереди — город, куда я направлялась. Передохнув, решаю идти не назад, а вперед, на этот раз в очках. Однако вторая моя попытка тоже заканчивается неудачей. Та же невидимая рука сдергивает с меня очки и разбивает об асфальт.

— Пойми, в очках ты можешь двигаться только назад. Чтобы идти вперед, тебе необходимо обрести зрение.

— Да кто ты такой? — кричу я и в ярости топаю ногами.

Осколки брызжут из-под моих каблуков. Я слышу смех. Тот же ужасный смех. И больше ничего.

— Ладно. — Из глаз моих льются слезы, но я, вопреки собственному нежеланию, делаю шаг за шагом до тех пор, пока не оказываюсь возле самого края обрыва. — Что дальше?

— Вперед, — звучит за моей спиной спокойный голос.

— Вперед — куда?.. Ответа нет.

Во сне мне вспоминается фильм — это уже форменное безумие — голливудский фильм про археолога Индиану Джонса. Он стоит, так же как я сейчас, у края пропасти и лихорадочно соображает, что же делать дальше. Что все это значит? В чем подвох? Я помню, что он в итоге сделал, и делаю то же самое. Шаг вперед. Шаг в пустоту, чем бы это ни грозило. И чувствую под ногой твердую почву. Огненные твари жалят меня со всех сторон, но я иду через плюющуюся огнем трещину, содрогаясь от ужаса и сознания невозможности повернуть назад. Точка пути, в которой это было еще возможно, пройдена. Конец. Спасения нет.

— Не бойся.

Та же рука, что разбила мои очки, вешает мне на шею амулет — гладкий равносторонний крест на золотой цепочке. Амулет тоже непрерывно меняет форму. Через минуту он становится свастикой, еще через минуту — змеей, кусающей свой хвост, и так далее, до бесконечности. Целый ряд символов, значение которых мне неизвестно.

Я иду вперед, а мост рушится за моей спиной с оглушительным грохотом. Помня о печальной участи жены Лота^[3], я не оборачиваюсь, но дрожу всем телом. Мои волосы встают дыбом. Наконец я кричу. И просыпаюсь в холодном поту, с тяжело бьющимся сердцем.

Это только сон. Только сон.

Я лежу в своей постели в одноэтажном белом домике на северном побережье Крита, неподалеку от селения Аделе, куда приехала, чтобы обрести душевный покой и уверенность в себе. Через щель между занавесками в комнату проникает яркий солнечный свет, за стеной слышится возня и осторожные шаги Урании, которая убирается в гостиной.

Услуги Урании, как и многое другое, в том числе сам дом со всей системой жизнеобеспечения, оплачивает некий преуспевающий бизнесмен из Гамбурга, потому что я, так уж получилось, младшая сестра его жены. Она-то и предложила мне пожить здесь до начала июля, а если понравится, то и до осени. Мол, поскучай немного, а там и я с детьми подъеду. До их приезда оставалось восемь с половиной недель.

Дом просто великолепен. Четыре комнаты (три спальни и гостиная), кухня-столовая, небольшая кладовка, санузел с ванной плюс увитая цветущей бугенвиллеей терраса, не говоря уж про выложенный голубой кафельной плиткой бассейн.

Но в бассейне я не купаюсь. Вместо этого я складываю в пакет купальный костюм, полотенце и крем от загара, сажусь в серебристую «киа-пиканто» и еду на один из пустынных пляжей Аделиано-Кампо. В разгар сезона здесь яблоку негде упасть, а сейчас, в середине апреля, туристов не так уж много, да и те, что есть, все больше отсиживаются на берегу.

Я уже успела побродить по узким улочкам Старого города, посидеть в тени у фонтана Римонди, выпить восхитительный черный кофе в таверне на набережной с видом на Микро-Кастро и в одном из ювелирных магазинов на улице Аркади купить себе греческий православный крест.