Тление - Лорел Гамильтон

рожденные в Арлекине, однако это всегда слыло редкостью, поскольку женская половина пары не способна служить темной госпоже на поздних стадиях беременности.

— Выходит, есть и другие Арлекины, которые с рождения вошли в семейный бизнес?

— Да, — ответил он.

Я покосилась на его профиль, выруливая с парковки и направляясь на магистраль I-70 (межштатная автомобильная магистраль, которая в числе прочего имеет развязку в Сент-Луисе — прим. переводчика).

— Ты не хочешь говорить ни о них, ни об этом вообще.

— Нет, не хочу.

Мне ужасно хотелось спросить, почему, но эта тема явно его огорчала, так что я решила ее слить, но Ру знал, что я чувствую, и чего мне на самом деле хочется.

— Один из них был нашим другом, а другой — врагом.

— Ру, ты не должен говорить об этом, если не хочешь.

— Ты жаждешь узнать.

— Но ты не обязан мне рассказывать.

Он посмотрел на меня.

— Ты — мой мастер, моя королева, тебе лишь стоит попросить, и я должен все сделать, — он поежился. — Тебе в самом деле не нравится, когда я напоминаю о прямых приказах, которым должен подчиняться.

— Не-а, не нравится, — подтвердила я, сосредоточившись на вождении.

— Я не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы мы нашли себя и свои собственные жизни, но ценю, что ты желаешь этим добра.

— Я правда желаю добра, но давай разберемся — мои благие намерения не слишком хорошо оборачиваются для тебя и Родины, верно? — я покосилась на него как раз в тот момент, когда он улыбнулся.

— У нас что-то вроде личностного кризиса.

— Родина сказала, что ждет от меня цели.

— Да, это именно то, чего нам не хватает. Цели. Мы с младенчества росли во служении королеве и Высшему Совету Вампиров, как телохранители, шпионы и ассасины. Когда королева погрузилась в свой сон, остальные члены Совета взяли над нами контроль и посылали нас в мир, чтобы воплощать свои стремления и стремления всех вампиров.

— Но вы не вампиры, вы верлеопарды.

— Наш мастер был вампиром, его интересы — это наши интересы.

— Думаю, мои интересы кажутся скучными по сравнению с разъездами по всему миру, шпионством и убийствами.

— Мы не всегда путешествовали, однажды мы помогали хранить те сокровища, что Совет Вампиров накопил за минувшие эпохи.

— Большая, наверное, коллекция.

— Так и есть, может сравниться только с Британским Музеем, но даже там не хватает столь многого из древних времен. Им приходилось выкупать экспонаты, мы же способны собирать их лично — еще тогда, когда эти вещи были новыми, и люди еще только начинали писать и говорить о них.

Я поразмыслила об этом, ведя машину сквозь ночь. Пока еще было слишком светло, чтобы назвать это темнотой, но уже появилась та интимность, которую обретают салоны машин после заката — днем такого не бывает.

— И есть члены Арлекина, способные расшифровать археологические находки, которые еще никто не успел исследовать?

— Да.

— Если я прикажу вам заняться этим, это будет интересно?

— Мы можем спокойно отправиться в Соединенное Королевство, однако большая часть мира не будет нам так рада.

— Вампирам не будут, но оборотни же могут путешествовать и в другие страны.

— И как мы объясним, что живем уже тысячи лет, Анита? Люди поймут, что у нас либо есть связь с вампирами, либо что-то еще, что делает нас бессмертными и крайне нелегальными на территории их страны.

— Могу поспорить, Британский Музей будет рад возможности принять вас с Родиной у себя.

— Ты отправишься с нами?

— Не знаю, пока не могу сказать. Надо поговорить с Жан-Клодом и разобраться, как там работает вампирская политика.

— Ты в самом деле желаешь нам счастья. Я чувствую, как мысли о том, чтобы дать нам этот шанс найти то, что будет нам интересно, дарят тебе надежду.

— Мне нравятся, когда мои люди счастливы — почему все думают, что это странно?

— Ты понятия не имеешь, насколько большинство людей мелочны и эгоистичны, Анита.

— Я коп, я в курсе, что люди так себе, но я стараюсь такой не быть.

С его губ сорвался тихий звук, похожий на смешок.

— Я обсужу с Родиной эту твою идею, возможно, это поднимет ей настроение.

— Ты кажешься подавленным, а она так вообще в депрессии и опасна. У вас обоих странное состояние сегодня, в чем дело?

— Сегодня наш день рождения.

— И почему это вас огорчает? — еще задавая этот вопрос, я уже поняла, почему. — Черт, день рождения у вас троих, а вашего брата уже нет.

— Да, в этом году он нам снится.

— У вас одинаковые сны? — удивилась я.

Ру покачал головой.

— Нет, но как минимум один раз за ночь Родриго приходит в наши сны.

— Думаю, это нормально, учитывая ваше состояние и день рождения.

— В прошлом году этого не было.

Я покосилась на него, затем вновь уставилась на дорогу.

— Может, тогда у вас просто не было времени, чтобы пережить утрату?

— Возможно, но это пугает — видеть его, когда я закрываю глаза, а потом просыпаться и чувствовать, что утрата снова свежа, будто бы на секунду я забываю, что он мертв, а потом вспоминаю.

— Звучит ужасно, я даже представить не могу, как прохожу через что-то подобное с теми, кого я потеряла.

— Спасибо.

— Мой терапевт может подобрать вам психолога, чтобы пережить горе.

— Это не похоже на горе, Анита.

— А что же тогда? — спросила я.

— Меня будто преследуют.

Я вновь уставилась на него, а потом опять на дорогу.

— Родина чувствует то же самое?

— Сны заставляют ее скучать по нему больше, мои же… я не всегда соглашался с выбором своих родственников, но мы же семья, так что я шел за ними и делал то, что они делали. Ты дала нам с Родиной слишком много вариантов бытия, слишком много решений, которые мы не принимали вместе. Родине кажется, что она теряет меня, как потеряла Родриго, а я чувствую, что предаю свою сестру. Я любил Родриго, но также боялся его. Я понял, что соглашался со многими вещами потому, что не хотел становиться его жертвой или жертвой Родины. Куда лучше было оставаться их союзником.

— Я видела жестокость Родриго, когда он убил Домино.

— Прости, что напомнил тебе о твоей собственной утрате.

— Нет, Ру, я не об этом. Я в том смысле, что Родриго был пугающим.

— Но он был моим братом, и я любил его.

Я подумала о своей собственной семье.

— Семья это порой пиздец как трудно.

— Мне ужасно его не хватает, и, если бы я мог оживить его, я бы это сделал, но