Долина смерти - Карина Халле

Я киваю, прикидываю варианты.

— Короткий путь через поляны?

— Снега много. Рискованно.

— Рискованнее, если стемнеет.

Элай понимает меня без лишних слов. Знает, чем все может кончиться. Кивает и уходит вперед, ищет еле заметную тропу в соснах. Она выведет нас к перевалу, а там и до хижины рукой подать. Полчаса, и мы будем в тепле.

Я подталкиваю Джеопарди вперед, приближаясь к Обри.

— Здесь тропа становится сложной. Держись ближе.

Она бросает на меня взгляд, снежинки лежат на ее ресницах, щеки раскраснелись от холода.

Чертовски красива.

— Все в порядке? — спрашивает она.

— Просто погода, — лгу я. — Шторм надвигается, и быстрее, чем ожидалось.

Ее глаза смотрят в мои слишком долго, ища правду. Она чувствует, что я что-то недоговариваю, но, к счастью, не настаивает.

Тропа сужается по мере того, как мы поднимаемся, заставляя нас снова ехать один за другим. Снег накопился настолько, что скрывает тропу, но лошади инстинктивно осторожно пробираются вперед. Над нами перевал виден проемом на фоне быстро темнеющего неба. Как только мы его пересечем, мы спустимся в защищенную долину, где нас ждет хижина. Еще полчаса, может, меньше.

Ветер доносит звук — далекий, скорбный плач, который можно принять за вой койота, если не знаешь, что это такое. Моя рука рефлекторно опускается к винтовке в чехле. Позади меня Хэнк бормочет что-то.

— Просто шторм, — кричу я в ответ, и сам в это не верю.

Мы достигаем перевала, когда с неба исчезает последний луч света. Ветер обрушивается на нас здесь во всю силу, ничем не сдерживаемый, бросая снег прямо в лицо. Я ненадолго спешиваюсь, проверяя тропу впереди. Спуск крутой, но проходимый, если идти медленно.

— Всем спешиться и вести лошадей в поводу, — приказываю я. — Слишком опасно ехать верхом.

Никто не спорит. Даже Рэд, который с самого начала похода испытывает мое терпение, понимает, насколько опасен этот спуск. Оступись кто-то — сломанная нога у лошади или всадника станет смертным приговором в этой глуши.

Я беру Джеопарди под уздцы одной рукой, а другую протягиваю Обри, когда она с трудом сползает со спины Дюка. Ее пальцы в перчатках на мгновение сжимают мои, на удивление сильно.

— Смотри под ноги, — говорю я ей. — Держись между мной и Элаем.

Спуск коварен, каждый шаг — это борьба с гравитацией и ненадежной почвой. Снег заполнил углубления между камнями, создавая ложное впечатление твердой земли. Дважды мне приходится ловить Обри, когда она поскальзывается, ее тело на мгновение сталкивается с моим, прежде чем она восстанавливает равновесие. Каждое прикосновение посылает по мне нежелательный импульс, отвлекающий от главного, напоминая о недавних моментах.

Нужно сосредоточиться на выживании. Дойти до убежища. Сберечь этих людей. Сберечь ее.

Вой повторяется, ближе. Не койот. Не ветер. Я притворяюсь, что не слышу, но ускоряю шаг. Лошади нервничают, мотают головами, их глаза полны страха. Они чувствуют, что-то здесь есть и преследует нас в сгущающейся тьме.

— Мы почти на месте, — говорю я, стараясь казаться спокойным. — Еще немного.

Впереди открывается долина, защищенная горами со всех сторон. И там, внизу, — охотничья хижина, которую построил еще мой дед после войны. Прочная, надежная, из камня и дерева, с высокой крышей, которая не боится снегопадов.

Вид хижины приносит облегчение, но я не расслабляюсь. Безопасность еще не достигнута. Только внутри этих стен, с запертыми дверями и горящим светом, мы будем в безопасности.

— Слава богу, — бормочет Коул. Его слова — эхо моих собственных мыслей.

С новыми силами мы пересекаем долину. Усталость отступает перед надеждой на тепло и отдых. Снег валит все сильнее, ветер пронизывает одежду до костей. Хижина — наша цель, темный силуэт в белой мгле.

Приближаясь, я осматриваю ее. Все ли в порядке? Нет ли следов непрошеных гостей? Окна целы, ставни закрыты. Дверь прочная, на снегу нет следов.

— Элай, Коул, заведите лошадей в сарай, накройте попонами. Рэд, помоги открыть дверь, развести огонь.

На удивление, Рэд не спорит. Он следует за мной к двери хижины. Мы никогда не запираем ее. Не хочу пускать сюда чужих, но еще хуже, если кому-то понадобится убежище, а дверь будет заперта. Берусь за ледяную ручку, она поворачивается с трудом. Внутри Рэд принимается за очаг, а я осматриваю дом. Нахожу только пыль.

Хижина не огромная, но для меня — второй дом. Внизу кухня, столовая, гостиная и ванная комната с компостным туалетом (раньше приходилось бегать в уличный туалет, который все еще там стоит), а затем лестница, ведущая наверх, в мансарду, разделенную перегородкой, с кроватью в каждой секции.

Ужин проходит тихо — тушеное мясо из банки, разогретое на плите, сухие галеты, немного горячего шоколада. Рэд и Коул достают старую бутылку ржаного виски, но я отказываюсь. Никто не говорит ничего, кроме самого необходимого. События в туннеле, изнурительный путь через ухудшающиеся условия, изолированность нашей ситуации — все это по-разному давит на нас.

В конце концов Элай выходит кормить лошадей, а Рэд и Коул потягивают свой виски у огня. Хэнк стоит у окна, глядя на улицу, словно ждет, что кто-то заглянет, кто-то, кого он не хочет видеть.

Обри сидит напротив меня за столом, пар от кружки горячего шоколада вьется вокруг ее лица, словно туман. В дрожащем свете лампы тени танцуют по ее чертам, смягчая их, делая ее моложе, более уязвимой. Это иллюзия, я знаю. Нет ничего уязвимого в Обри Уэллс.

Разве что когда мой язык в ней.

— Итак, это твоя семейная хижина? — спрашивает она, нарушая тишину, воцарившуюся в комнате.

Киваю и ставлю пустую тарелку.

— Да. Построена дедом после войны. Раньше мы сюда охотиться приезжали. Ранчо держало скот аж до границы леса.

— Вы проводили здесь много времени в детстве?

— Да. Летом. Отец учил меня всему, — воспоминания всплывают в памяти: летние грозы, тихий голос отца, его рассказы о горах и зверях. — Тогда все было… по-другому.

— Что ты имеешь в виду?

Я смотрю ей в глаза, решая, что можно рассказать.

— Все было проще. До того, как ранчо пришло в упадок, до смерти отца и долгов, которые я до сих пор выплачиваю.

Это слишком личное. Но что-то в ее взгляде заставляет меня говорить правду. Или ее часть.

— Поэтому ты согласился на эту работу? — тихо спрашивает она. — Ради денег?

А разве есть другая причина? Но эти деньги не стоят жизней этих людей. Не стоят ее жизни.

— Поначалу да, — признаюсь я. — Теперь… не уверен.

В ее глазах появляется что-то новое. Удивление? Сочувствие? Или она