Долина смерти - Карина Халле

— От чего бежишь ты, Обри Уэллс? — его голос становится мягким, таким, от которого стоит ждать опасности.

Мой пульс зашкаливает. Мы на краю пропасти, и оба это знаем. Надо отступить. Вспомнить причины, почему это полный бред: он что-то скрывает, я тоже, мы в глуши, а его команда спит наверху.

Но меня тянет к нему, словно магнитом, не могу сопротивляться.

То же самое сводило нас вместе раньше.

— Я бегу от своих сожалений, — шепчу я.

Он касается моего лица, его загрубевшие пальцы на удивление нежные. Момент, когда мы замираем на краю. Любой из нас может отступить.

Но мы стоим, как вкопанные.

Его губы находят мои в отблесках огня, и это уже не нежность. Это голод. Животный. Я отвечаю с той же яростью, как вспышка пороха после долгого затишья. Руками вцепляюсь в его плечи, чувствую стальную силу под тканью.

Он толкает меня на ковер, наваливается сверху, и я стону ему в рот. Этот звук, кажется, напоминает ему о ребятах наверху, он отрывается, и его взгляд темнеет от предупреждения.

— Сможешь вести себя тихо? — его хриплый голос вызывает дрожь.

Я киваю, задыхаясь.

— Постараюсь.

— Постарайся изо всех сил.

Он отстраняется, сбрасывает рубашку, штаны. Его член каменный, и слегка подергивается. Я смотрю на него, на каплю смазки на кончике, блестящую в свете огня. Наконец отвожу взгляд и смотрю ему в лицо. Он усмехается, довольный моей реакцией.

Ухмылка исчезает, и он набрасывается на меня. Его губы обжигают мою шею, горячие, властные, и о сдержанности не может быть и речи. Мои пальцы запутываются в его волосах, царапают его спину. Он стонет в горло, и я сдерживаю стон.

Он хватает обе мои руки одной рукой, прижимая их над головой.

— Я что говорил о тишине? — в его голосе сквозит опасная усмешка.

— Я не… — пытаюсь возразить, но он затыкает меня очередным поцелуем.

— Нас поймают, — шепчет он в мои губы. — Может, ты этого и хочешь.

Его рука скользит под мою пижамную рубашку, ласкает голую кожу, дразнит мои твердые соски, и я думаю, может, он и прав. Может, я хочу, чтобы все знали, что я делаю с этим мужчиной, рядом с которым я забываю обо всем.

Он задирает рубашку выше, его губы следуют за рукой.

— Дженсен, — выдыхаю я, и это уже мольба.

Он замирает над моей кожей.

— Хочешь, чтобы я остановился, дорогая? — его слова грубые, неохотные.

— Нет, — быстро отвечаю я, изгибаясь. — Хочу большего.

В ответ он издает стон, больше похожий на рык. Он опускается ниже, обжигая поцелуями мои ребра, живот. Предвкушение того, что будет дальше — обещание в его глазах — перехватывает мое дыхание.

И вот он уже устраивается между моими бедрами с нарочитой медлительностью, и все остальное исчезает.

— Тише, — снова напоминает он, в его голосе слышится злорадное удовлетворение, прежде чем он наклоняется ко мне. Первое прикосновение его языка почти полностью выводит меня из равновесия.

Я прикусываю губу, чтобы не закричать, извиваясь под неумолимым давлением его рта. Слава Богу, что я помылась раньше. Он ни на секунду не ослабляет хватку, его руки сжимают мои бедра, чтобы удержать на месте.

Каждое движение возносит меня все выше, подталкивает меня все ближе к краю, с которого я даже не знала, что так хочу упасть.

Когда он, наконец, позволяет, звезды взрываются у меня перед глазами, и я стону его имя, и мне все равно, кто слышит.

Он снова нависает надо мной, прежде чем я успеваю перевести дух, его рука закрывает мне рот, словно он знал, что я буду такой громкой. Его глаза яростно горят в отблесках огня, испытывая меня на прочность, не потеряю ли я снова контроль.

— Плохая девочка, да? — рычит он.

Затем он хватает меня за бок и одним сильным движением переворачивает на живот. Моя щека прижимается к ковру, жар от камина обжигает кожу. Едва успеваю приготовиться, как он поднимает мои бедра, снова закрывает мой рот рукой и подстраивается под меня.

Первый толчок — медленный, мучительный. Он растягивает меня, и я задыхаюсь под его рукой. Он останавливается, давая мне перевести дыхание, дразняще останавливаясь.

— Тише, дорогая.

Трудно повиноваться, когда он — все, что я чувствую, все, о чем думаю. Каждая клеточка моего тела натянута, как струна, каждый дюйм моего существа стремится к нему. Когда он, наконец, снова начинает двигаться, это сводит меня с ума своей медлительностью, каждый толчок точный и выверенный.

Я извиваюсь под ним, отчаянно желая большего. На этот раз я издаю приглушенный, яростный стон, заглушенный его ладонью, и это, кажется, лишь подстегивает его.

Ощущение захлестывает, необузданное, глубокое, и это все, чего я жаждала, даже не признаваясь себе в этом.

Он двигается с беспощадным ритмом, одна рука сжимает мою талию, другая — закрывает мой рот. Каждый толчок вырывает из меня приглушенный звук, и я не знаю, чего боюсь больше — что нас услышат или что этого не произойдет.

— Ты такая узкая, — рычит он. Его слова пронзают меня, его голос, такой низкий и грубый, почти заставляет меня кончить снова. — Ты хочешь, чтобы все слышали, как я тебя трахаю?

Я качаю головой — нет — да — кто знает? Ничего не имеет значения, кроме нас двоих на этом ковре. Он меняет угол, и каждое движение сотрясает все мое тело, пока я снова не оказываюсь на грани.

— Дженсен, — выдыхаю я в его ладонь, не в силах молчать.

— Даже простым инструкциям не можешь следовать, — говорит он с темным смешком, но в его голосе нет и следа осуждения.

Он убирает руку от моего рта, и я падаю вперед, словно сломанная кукла, впиваясь пальцами в ковер, пока он яростно вбивается в меня. Все вокруг сливается в одно размытое пятно, и остается только жар, который он создает внутри меня. Мое тело сжимается вокруг него, требуя больше и больше, и вот я снова кончаю, сильнее, чем раньше.

Дженсен издает грубый стон удовлетворения и вдалбливает меня в пол, пока не выжимает из меня все до последней капли. Мне кажется, что я сейчас разорвусь на части. Наконец он вырывается наружу и снова входит, глубоко и безжалостно, и я чувствую, как он достигает своего пика. Его пальцы впиваются в мою плоть, пока его сотрясает оргазм, и он остается внутри, пока мы оба не теряем силы.

Какое-то время в доме слышно только наше прерывистое