Ворон, который меня пленил - Екатерина Началова

штанов и, наверное, тем, что под ними, вдруг заставила меня ощутить, как пересохло во рту, а я сама неосознанно сглотнула. Захотелось закусить губу, опустить глаза, а потом посмотреть еще.

Интересно, а как он этими бедрами…

«О-о-о!», — тонко простонало что-то в районе моих собственных бедер.

Что, если представить, как он наклоняется ближе, как его дыхание становится тяжелее, а глаза темнеют от желания? Как он изучает моё лицо, прежде чем прикоснуться губами… Интересно, он будет спешить или позволит моменту растянуться, словно тягучий мёд?

— Рейтор! — Аний так резко назвал его имя, что я вздрогнула, отвлекаясь от мыслей. — Что с лицом? Виновен?

Теперь все посмотрели на Рейтора, я тоже. На щеках молодого мужчины отчетливо выделился яркий румянец.

— Так точно, бэр. Виновен, — просипел Рейтор, вытягиваясь и выше приподнимая подбородок. Кадык на шее дернулся вверх-вниз.

— То-то! Хоть один устыдился! — неожиданно обрадовался Аний и тут же напустился на Норда. — А ты, чего не краснеешь? Думаешь, я не знаю, что ты вчера днем спал с письмом в кармане? А? Ты голубь или ворон?

Порозовев, Рейтор стал казаться совсем молодым.

Красивые все-таки у него губы.

Аний все нападал на вестников. Чувствуя себя в безопасности, я продолжила фантазировать.

Интересно, а любит ли он…

— …тебя тоже касается, миса Касия!

Мгновенно вылетев из облака фантазий, я вздрогнула. На этот раз Аний гневно обращался ко мне.

— Чтобы я этих глупостей больше не видел! О чем мы с тобой договаривались в первый день?! Ты здесь для работы или как? Еще раз попадешься, кресло освободишь!

Начальник гневно протянул мне листок.

Узнала я его мгновенно. То самое потерянное разъясняющее письмо на двадцать три строчки для Рейтора. С подробным, вдумчивым разбором, что делать разбойнику при том, что пленница взрослая разумная женщина. О, нет!

Под горячим солнцем меня ошпарило жгучей волной стыда, страха, а затем снова — стыдом.

К счастью, Аний разворачивать тему при вестниках не стал. Вручив мне листок, он развернулся к мужчинам. Я судорожно спрятала письмо в рукав и не поднимала глаз до конца собрания, клянясь себе, что больше никаких писем, никаких пленниц, никаких разбойников…

…в рабочее время.

* * *

Рейтор яростно махал крыльями, поспешно удаляясь от бюро. Заставляя себя удаляться от того, чего хочет.

Потому что девушки — потом! Первоочередное — это дело, цель! И неважно, что она думает о его губах и… Кто ж знал, что девушки об этом думают!

Нет, отвлекаться не стоит. Сегодня должен быть еще один Дракон, и тогда…

Еще один Дракон, и тогда…

…а если подумать, крайне опасно вступать в бой рассредоточенным. Боец обязан быть полностью сосредоточенным на сражении, предварительно должен избавиться от навязчивых мыслей любыми доступными методами. Если причина физиологическая, ее следует устранить или заместить. Голодный должен поесть, испытывающий жажду — попить, а испытывающий влечение… Это еще хуже! Кровь приливает не к тому месту, к которому положено, что смертельно опасно, а значит…

Девушки — сейчас!

Рейтор отлетевший от бюро на полкрыла, резко развернулся.

Глава 22. Подсобка

Каждый шорох ботинок Ания отзывался в ушах болезненным эхом. После собрания начальник никак не желал покидать бюро: еще долго стоял надо мной, следил, как я заполняю книгу, как выдаю посылки, придирчиво изучал книгу учета. Работать так оказалось невмоготу. Всей кожей ощущая неудобное присутствие начальника, я механически перелистывала страницы, чувствуя, как напряжение скручивает нервы в узел. Время текло издевательски медленно. В третий раз взвесив оставшиеся посылки, я придумала устроить срочную уборку в подсобке.

Узкая подсобка встретила меня полумраком. Здесь царствовала пыль. Толстый слой серого налета покрывал все поверхности: пыль осела на стеллажах с документами, крошечном деревянном столе, полках до потолка, узкой непокрытой кушетке. Уборка явно была не лишней. Я смочила тряпку водой, начав с формальной протирки. Нетерпеливо ожидая, когда уйдет Аний, я аккуратно вытирала каждую полку, смахивала пыль с коробок, попутно заглядывая в документы. Вроде, ничего важного… Десятки коробок с архивными книгами учета, а в них года, адресаты, вес посылок, вестники, которых уже нет. Пыль роскошными облаками поднималась с насиженных мест, заставляя чихать и отворачиваться.

Заглянув в один из дальних ящиков, я обнаружила, что некоторые книги буквально рассыпаются от старости. Дунь на лист — улетит.

— Куда их? Может выкинуть?

Аний заглянул в подсобку, оценил состояние рукописей и отрицательно покачал головой.

— Ни в коем случае.

Я осторожно открыла первую попавшуюся книгу. Старалась сделать это бережно, но уголок желтой бумаги все равно осыпался, марая руки.

— Сто тридцать пять лет назад… — прочитала дату и с немым вопросом посмотрела на Ания.

— У нас есть письма, которые отправляли и сто сорок лет назад с датой поставки в наши дни, — авторитетно сообщил начальник. — Все, что рассыпается, не трогай. Я пришлю мага, чтобы законсервировал. Пора уже, да…

— Но зачем кому-то бумаги, которым больше ста лет? Ну хорошо, больше ста сорока лет. Посылки уже доставлены…

— Девочка, драконы живут по тысяче лет. Что для них сотня? Оглянется такой долгожитель, вспомнит, что буквально вчера, лет двести назад, одалживал фамильный артефакт другу. Где артефакт? А друг умер, а наследники клянутся, что не видели ничего. Расследование… Кинутся куда? Кинутся ко мне. А у меня, — Аний бережно похлопал по ящику, — все записано. Ничего не трогай.

— Да, бэр, — смирилась я.

Начала я уборку нехотя, принужденно, а затем увлеклась, втянулась и не прервалась, даже когда Аний улетел. Подсобка становилась все светлее и чище. Параллельно и мои собственные мысли обретали ясность.

А вытирая полки думала я, как глупая юная девица, о Рейторе. Хотела от мыслей отмахнуться, но не смогла, не отмахалась, догнали. Перебрала по секундам, по перышкам встречи, каждую. Первую — здесь, вторую — на посиделках. Письма все… Вспомнила встречу на мельнице, как боялась на бой смотреть, как он меня наружу выводил под смешки, как вместе сидели. Как река трещала, как Мари меч подержать не дал, а мне сам в руку вложил. Подснежники вчерашние. Желания свои — сладкие, тягучие, совсем нескромные…

О нем я думала… И вдруг, прямо тут в пыльной подсобке почтового бюро, сжимая в пальцах влажную тряпку, я обнаружила, что под кожей нет старухи, нет женщины с серьезным взглядом. Там снова девушка, которой я была; которую, как думала, я навсегда потеряла. А она, оказывается, не ушла, здесь. Смеется, кружится, искрится задором, лукавством, надеждами, снова хочет танцевать — без принуждения, без взрослости расчетливой, как будто не было разочарований ни в ее жизни,