Развод. Горький яд моей мести - Милана Усманова

Дверцы кабинки с тихим шорохом распахнулись. Вскоре она спустилась на минус второй уровень подземной парковки. Здесь, в гулкой тишине, пахнущей бетоном и выхлопными газами, стоял ее белый «Мерседес».

Женщина шла быстро, звук ее дорогих каблуков эхом отдавался от стен. Достав из сумочки ключ, нажала на кнопку. Машина приветственно моргнула фарами, до неё оставалось всего несколько метров.

И тут она услышала шаги. Два мужских силуэта вышли из-за бетонной колонны, отрезая ей путь к автомобилю. Они были одеты в неприметные темные куртки, безэмоциональные лица.

Сердце Ольги ухнуло куда-то в желудок. Она, чувствуя неладное, развернулась и бросилась бежать в противоположную сторону, к выезду. Бежала, не разбирая дороги, отчаянно пытаясь вытащить из сумочки телефон. Каблуки предательски скользили по гладкому бетонному полу. Одна из шпилек подвернулась, и женщина, пронзительно вскрикнув, упала, больно ударившись коленом. Дорогая сумка отлетела в сторону, ее содержимое рассыпалось по грязному полу.

Оля попыталась подняться, но было поздно. Они нагнали ее. Один из них схватил ее за волосы, второй нанес короткий, профессиональный удар кулаком под дых.

Воздух с хрипом вылетел из ее грудной клетки. Глаза заволокла ослепительная бело-алая пелена боли. Она не могла ни закричать, ни вздохнуть. Ее подхватили под руки, как безвольную куклу, и потащили к черному тонированному седану, беззвучно остановившемуся рядом.

Ее бросили на заднее сиденье. Дверь захлопнулась. Ольга лежала, скрючившись, пытаясь вдохнуть. Напротив неё устроился незнакомец. Он был в идеально скроенном костюме и темных очках, несмотря на полумрак парковки. Мужчина молчал, и заговорил лишь тогда, когда она не перестала задыхаться.

– Ольга Викторовна, – вздохнул он наигранно сожалеюще, почти по отечески заботливо. – Неприятная ситуация, не правда ли?

Она подняла на него глаза, полные ужаса.

– Марк Анатольевич очень расстроен вашим поведением, – продолжил человек в очках. – Он считает, что вы приняли поспешное и неверное решение. И потому просил передать вам сообщение.

Незнакомец слегка наклонился к ней, сокращая расстояние:

– Марк Анатольевич сказал, что очень ценит ваш острый ум и еще больше – ваш острый язычок. Он весьма надеется, что вы не вздумаете использовать его против него. Потому что если вы все-таки на это решитесь, то наш следующий разговор будет не таким приятным. Вы можете лишиться чего-нибудь очень важного. – Холодная внушительная пауза. – Например, языка.

От его спокойного тона по спине Ольги пробежал пробирающий до мозга костей холод. Ледяной ужас. Это была не пустая угроза. Это было обещание.

Машина вдруг плавно остановилась. Дверь рядом с ней открылась.

– Прогуляйтесь, Ольга Викторовна. Подышите воздухом. Подумайте над предложением Марка Анатольевича. Он ждет вашего звонка. С извинениями.

Её грубо вытолкнули из машины на тротуар. Седан беззвучно уехал. Она осталась одна, на краю какого-то пустынного, неосвещенного сквера. Без сумки, без телефона, с разбитым коленом и отбитым остро ноющим боком.

Ольга, пошатываясь, дошла до ближайшей скамейки и медленно, морщась от неприятных ощущений, села.

И тут её прорвало. Она зарыдала. Это были не слезы обиды. Это были слезы ужаса и бессилия. Слезы человека, заглянувшего в глаза настоящему, безжалостному злу.

Она сидела на холодной скамейке в темном парке, буквально оцепенев от налетевших мыслей и чувств.

Перед ней стоял выбор.

Позвонить Марку и молить о прощении, навсегда став его рабыней, существующей в постоянном страхе.

Или…

Или бежать. Бежать туда, где ей предложат другой вариант. Туда, где её смогут защитить и помогут в борьбе за право жить.

Ольга никогда не была трусихой. И в этот раз она не струсит. Ради Марка, своей к нему глупой влюблённости, она рискнула всем.

Нужно отдать Захарову должное: он умеет выбирать женщин, знает как раскрутить их таланты на полную катушку…

Но, тут Оля горько и одновременно зло усмехнулась.

– Марк, ты не знаешь, на что способна преданная женщина. Но узнаешь, и очень скоро, – с ненавистью, через сжатые от боли зубы, прошипела она, её дрожащий от переполнявших чувств голос подхватил холодный ночной ветер и понёс вдаль, к безмолвному осеннему небу.

Глава 23

Два месяца спустя я снова сидела в том же зале суда номер семь. Тот же герб России на стене, те же высокие потолки с лепниной, те же гулкие звуки шагов по мраморному полу. Но теперь всё было иначе. Кардинально.

Я сидела не на скамье для ответчиков, куда меня посадили в тот страшный день. Теперь моё место было в первом ряду, на скамье для потерпевших. Рядом со мной, в своём безупречном тёмно-синем костюме, сидел Александр Берсенев. Спокойный, сосредоточенный, с тем же хищным прищуром синих глаз, который я теперь знала так хорошо. Его присутствие действовало на меня успокаивающе. За эти месяцы он стал не просто моим адвокатом, а опорой, якорем в бурном море юридической войны.

А в стеклянном «аквариуме» для подсудимых, за пуленепробиваемым стеклом, сидели они: Марк Захаров и Станислав Громов. Два человека, которые когда-то были моей опорой.

Марк даже здесь, в этом унизительном положении, отчаянно пытался держать марку. На нём был дорогой костюм от Hugo Boss, тот самый, в котором он когда-то давал интервью о «предательстве жены». Волосы идеально уложены, галстук завязан безупречно. Но его лицо… Его лицо выдавало всё. Серое, осунувшееся, с глубокими морщинами, которых не было ещё полгода назад. А в глазах застыла холодная, неприкрытая ярость. Он не смотрел на меня. Он смотрел на свидетельскую трибуну, и в этом взгляде была такая концентрированная ненависть, что воздух в зале казался горячим.

Громов рядом с ним выглядел совсем плохо. Этот человек, когда-то излучавший уверенность финансового директора крупной компании, превратился в затравленного, сломленного зверька. Его руки дрожали, когда он пил воду из пластикового стаканчика, а на лице застыло выражение обречённости.

На свидетельской трибуне стояла Ольга.

Я едва узнала свою бывшую лучшую подругу. Женщина, ещё недавно демонстрировавшая воплощение элегантности и профессионализма, теперь являлась тенью самой себя: бледная, похудевшая, без своей обычной боевой раскраски. Волосы стянуты в простой хвост. На ней был обычный серый костюм из масс-маркета, ничего общего с дизайнерскими нарядами прошлого. Она выглядела сломленной, опустошённой, как человек, прошедший через ад и потерявший в нём всё самое дорогое.

Но её голос, когда она отвечала на вопросы государственного обвинителя, звучал ровно и отчётливо. В этом голосе не было эмоций. Только профессиональная чёткость юриста, излагающего факты.

– Да, это была моя идея, – говорила она, глядя куда-то в стену над головами присяжных. – Идея с дополнительным соглашением к договору на социологические исследования, которое позволяло выводить средства под видом премиальных выплат