Сердце на льду - Анна Эйч

Максвелл наконец-то оказывается рядом, но вместо того, чтобы разобраться в чем дело или высказать мне всё, что он думает о моей проблемной заднице, Курт порывисто сгребает меня в охапку и, плотно прижав к твердой груди, спрашивает:

– Ты в порядке? – голос звучит хрипло, а колотящиеся сердце под моей щекой сигнализирует о его диком волнении.

– Да-а… – я утыкаюсь лицом в его джемпер, вдыхая знакомый аромат парфюма и кожи. Любимый запах. Мы никто друг другу официально, но уже столько раз обнимались, ночевали вместе и даже однажды целовались, что он мне стал уже родным.

Всё это так запутанно, неправильно… и безумно приятно.

– Хм, действительно крёстный… – Миранда мечтательно закатывает глаза и продолжает пялиться на Курта. – Если вы наш новый Вито Корлеоне, обещаю вам лучшую камеру.

– Что? – Максвелл непонимающе смотрит на неё.

– Миранда, принеси бумаги и заканчивай с этим! – резко осаживает её Хэмсворт, и женщина нехотя удаляется.

Офицер переводит взгляд на нас и сухо произносит:

– Итак, «крёстный отец», я в это не верю. Скорее всего, она назвала вас потому, что доверяет. Впрочем, мне плевать – главное, чтобы кто-то внёс залог.

– Залог?!

– В чем её обвиняют?

Ошеломлённо выпаливаем мы одновременно, на что Хэмсворт устало вздыхает и монотонно зачитывает:

– Мисс Золотова состоит в группе уличных танцоров, которые предположительно замешаны в распространении наркотиков среди молодёжи.

Курт медленно оглядывает меня с головы до ног и тихо произносит:

– Я думал, уличные танцоры выглядят несколько иначе…

– У тебя устаревшая информация! – фыркаю я раздражённо, сложив руки на груди, а затем снова обращаюсь к инспектору. – Я не знаю ни о каких наркотиках! Я фигуристка! Мне не нужны проблемы!

Хэмсворт раздражённо машет рукой полицейскому у входа:

– Кэвин, уведи её в камеру!

– За что?! Вы не имеете права! Я же ничего не сделала! – начинаю протестовать я, чувствуя, как сердце уходит в пятки от страха и неизвестности.

– Подождите! У вас нет доказательств! – Курт инстинктивно загораживает меня собой.

– Есть улики и свидетельства причастности членов её команды к сделке с наркоторговцами. То, что мисс Золотова была не в курсе планов своих друзей, никак не доказано. Поэтому…

– Сколько? – резко перебивает его Курт.

– Что?! – я перестаю вырываться и замираю в жёстких руках полицейского. Он больно выкручивает мои запястья за спиной так, что я едва могу пошевелиться. – Курт, я не виновата! Они просто вымогают деньги за невиновного человека!

Хэмсворт спокойно кивает в сторону дальней двери:

– Пройдёмте в переговорную комнату.

Полицейский начинает тащить меня в сторону камер временного содержания. Я пытаюсь вырваться из его цепких рук, но безуспешно. Курт делает шаг следом за мной:

– Пожалуйста… Не причиняйте ей боль! – голос Максвелла становится угрожающе низким.

Офицер тут же хватает его за локоть, не позволяя забрать меня из лап молокососа выкручивающего мне руки:

– В ваших же интересах не мешать сотрудникам полиции выполнять свою работу. С вашей «дочерью» ничего не случится! – мой статус он выделяет особенно язвительно.

Курт несколько секунд сверлит полицейского таким взглядом, в котором молчаливо обещает скрутить бедному парню шею, если он оставит на мне хоть один синяк, но потом принимает правила игры и уходит прочь за следователем.

Я перестаю сопротивляться и покорно позволяю увести себя в обезьянник, где, к счастью, пока никого нет. Докатились, мама: одна дочь залетела в восемнадцать, другая в этом же возрасте угодила за решётку. Не семья, а готовый сценарий для реалити-шоу о трудных подростках.

По ощущениям, провожу в камере минут сорок. За это время ко мне успевают подселить милого бомжа, напевающего серенады на французском, и колоритную цыганку с ярким платком и внимательным взглядом.

– Что? На живца взяли? Не распознала оборотня? – спрашивает она с усмешкой на ломаном английском.

– Izvinite, no ya vas ne ponimayu, – отвечаю я по-русски, надеясь пресечь разговор на корню.

– Russkaya chto li?

Черт! Могла бы догадаться, что и она иммигрантка. Пока мучительно размышляю, как отвязаться от назойливой соседки, та уже с энтузиазмом пересаживается ближе ко мне.

– Davno ne vstrechala russkih prostitutok, ty kak zdes', dochen'ka? Nedavno priekhala?

– Ya ne prostitutka… – обиженно мямлю я. – Eto moy scenicheskiy obraz, ya figu… – резко замолкаю и обречённо добавляю: – tancovshchica.

Звучит это примерно так же убедительно, как знаменитое оправдание «я не шлюха, я актриса, просто не поступила».

– A ya smotryu i dumayu: odeta kak babochka, a dusha chistaya, nevinnaya, – продолжает цыганка, не замечая моего нежелания общаться. – Daj ruku pogadayu.

– Net, spasibo, ya v takie veshchi ne veryu.

– Nikto ne verit, da tol'ko u vseh sbyvaetsya.

– Spasibo, ne nado.

– Ladno. No bud' ostorozhna: bol'shaya otvetstvennost' tebya zhdyot. Ne kazhdyj spravitsya.

Она фразу как бы невзначай, и я прекрасно понимаю, что это дешёвая манипуляция, но любопытство берёт верх:

– Kakaya otvetstvennost'?

Цыганка мягко касается ладонью моей груди, и я чувствую тепло её руки сквозь тонкую ткань купальника.

– Tyazhyoloye chto-to vot zdes'. To li kamen', to li grust' velikaya… – Она пристально смотрит мне в глаза и тихо добавляет с загадочной улыбкой: – Lyubov' budet bol'shaya. Da tol'ko poteryayesh' i yeyo, i vse svoi pobedy.

– Kak mozhno pobedy poteryat'? – спрашиваю раздражённо. Её слова звучат слишком расплывчато и нелепо.

– Ne znayu, dochen'ka. Chto vizhu – to i tolkuyu… Vspyshka budet i pustota. Zanovo nachinat' vse pridotsya…

– Bred! – фыркаю я и скрещиваю руки на груди.

– No on ryadom budet. Ty glavnoye ne ottalkivay ego…

– Мисс Золотова, на выход! – рявкает уже знакомый мне полицейский по имени Кевин и начинает открывать дверь камеры.

Я послушно встаю и направляюсь к выходу. Переступая порог камеры, вдруг ощущаю странное давление в груди – будто что-то важное оставляю здесь навсегда.

– Spasibo! – неожиданно для себя оборачиваюсь к цыганке и улыбаюсь ей благодарно. – Kak vas zovut?

– Yada, dochen'ka.

Посылаю ей лёгкий кивок на прощание и следую за полицейским к выходу.

***

– Забирайте! – Хэмсворт широким жестом указывает на меня.

Максвелл в бешенстве: глаза мечут молнии, кулаки сжаты до белых костяшек и вздувшихся вен. Стоит мне только приблизиться к нему, как он грубо хватает меня за локоть и стремительно ведёт к выходу. Мы проходим мимо нескольких столов и кабинетов; сквозь полуоткрытые жалюзи замечаю Марту и Дона – они сидят с понурыми лицами и нехотя отвечают на вопросы следователя. Тот сердито трясёт перед ними какой-то папкой и явно давит авторитетом.

– Это мои друзья… – тихо всхлипываю я, бросая обеспокоенный взгляд в сторону стеклянного кабинета. – Я не верю, что они виновны…

– Мисс Золотова, вас это не должно