Няня для дочки отшельника - Аня Вьёри

Они замирают, все трое…

– Папа! – Лиза пытается сорваться ко мне, но Стеф все еще держит ее за запястье.

– Нет, Берг, – она пятится, тащит за собой мою девочку. – У нас совместное воспитание! Ты и так меня в правах пять лет ограничивал!

– Семь! – кривлюсь. – Лизе сейчас семь, а ты ее последний раз видела в роддоме.

– Пять, семь, какая разница, – выплевывает она. – Я ее увезу, а ты мне ничего не сделаешь! Ты знаешь, кто за мной стоит?

– Знаю, – отвечаю спокойно. – И знаю его условие!

Попал в точку. Стеф бледнеет.

– Стефания, я сейчас сюда всю деревню приведу, и у меня будет человек сорок свидетелей, что ты пыталась похитить ребенка! Ты этого хочешь? Мы сейчас зафиксируем!

Стеф боязливо озирается, кое-кто действительно вышел на леваду. С хмурым любопытством нас рассматривает.

– Это наша молочница, Шура, – киваю я на женщину вдали. – А то Ленька-пасечник… Вон пастух, Митяй… – называю людей почти наугад. – Они все засвидетельствуют, что ты, Стефания, ребенка своровала и увезла против его воли. Из привычной ему среды обитания. Нанесла ему непоправимую моральную травму и ряд физических. Такие формулировки понравятся твоему покровителю? Когда там у него выборы?

Молчу, давая ей осознать происходящее.

– Ты проиграла, Стеф, – произношу тихо. – И для тебя единственный способ сейчас уйти спокойно – это подписать отказные документы. Тогда я не буду подавать на тебя в суд. Твоему любовнику нужен суд, Стеф?

Она кривится, кажется, готова плеваться, на секунду ослабляет хватку…

– Лиза! – это Инга.

Она срывается и отталкивает Стеф от моей дочки.

Подхватывает малышку на руки, отходит мне за спину, сопит, гладит ее по спине…

– Инга, идите домой, – приказываю, не оборачиваясь. – А ты, Стеф, сейчас пойдешь со мной, – киваю на машину, на которой приехал. – Или со мной, или в тюрьму.

.

Инга

Маленькая моя, нежненькая моя, трепетная моя…

Она сбежала.

Выпрыгнула в окно.

Закрылась в своей комнате и выпрыгнула в окно!

Бедолага Андрей понял, что произошло, только когда мы вернулись.

Побледнел, как полотно, рванул зачем-то проверять комнаты.

Он был готов оберегать нас от посторонних, но не думал, что придется защищать нас от самих себя.

Лиза плачет.

Молчит, ничего не говорит.

Опять ничего не говорит.

– Ну, моя хорошая, ну, моя девочка.

Я качаю ее на руках, целую виски, волосы…

А она сжалась в комок и плачет.

На крыльце появляется обеспокоенная Шура.

Принесла молоко.

Заглядывает в дом, вытягивая шею, пытается разговорить Андрея.

Ничего у нее не выходит.

Ни нам, ни Андрею сейчас не до посторонних.

– А хочешь, я тебе спою? – шепчу на ухо малышке. – Хочешь, книжку почитаем? Давай откроем музыкальную?

В уличное окно стучит Олежка…

Лиза ежится еще сильнее.

Не до него ей сейчас.

Ни до кого нам.

– Маленькая моя, я так испугалась, – вдруг понимаю, что по моим щекам тоже текут слезы. – Мне было так страшно…

Глажу ее, прижимаю к себе.

Больше всего хочется, чтобы сейчас рядом был Михаил.

Он бы обнял, он бы защитил. За ним всегда как за каменной стеной.

Боже, лишь бы она все подписала!

Лишь бы ему удалось.

Мы сидим в Лизиной спальне на краю кровати и качаемся, обнявшись.

Она уже не хнычет, но еще не расслабляется.

Я ее обнимаю.

Она у меня на коленях, оплетена моими руками, сверху я ее прикрываю подбородком.

Лиза. Лизонька. Маленькая. Ко мне хотела.

Сколько мы так сидим, я не знаю, но вдруг отчетливо слышу шаги в доме.

Не Андрей, нет.

Уверенный шаг хозяина.

Дверь в спальню медленно открывается, и на пороге появляется Михаил.

– Миша, – радостно выдыхаю я.

Он расстроен и растерян, но первое, что он делает – садится на кровать и обнимает дочь.

Почти так, как я хотела.

Я бы хотела, чтобы он обнял еще и меня, но дочь – тоже хорошо.

Лиза снова всхлипывает, обхватывает отца за шею, переползает с моих колен на его…

– Инга, спасибо, – произносит Миша, но…

Это не то “спасибо”, которым благодарят.

Это “спасибо”, которым просят уйти…

– Я сам уложу Лизу.

Оглядываюсь в окно.

Уже поздний вечер.

Действительно, пора спать.

Я киваю.

Да и нет у меня выбора.

Встаю, разминаю затекшие спину и ноги…

Желудок настойчиво напоминает, что я не ела целый день…

Плетусь на кухню.

Достаю хлеб, ставлю на плиту чайник…

Понимаю, что происходит, когда чайник уже яростно шипит вхолостую.

Боже мой!

Осталось дом спалить.

Снова набираю воды, тру лицо… Жду.

Чего-то жду.

– Инга! – тихо окликает меня Миша, и сердце радостно подскакивает.

Вот чего я ждала!

Миша!

Мишенька!

Так хочется броситься ему в объятья!

Делаю шаг, но тут же замираю, наткнувшись на стену отчуждения.

– Миша? – спрашиваю его обо всем сразу.

А он молчит…

– Миша, – произношу я с легким осуждением.

Он поднимает на меня взгляд, стискивает кулаки…

– Стеф сказала, что информацию о местонахождении девочки ей передала ты…

.

Глава 37

Инга

– Миша, нет! – отвечаю порывисто. – То есть… Не так… – понимаю, что мне не выкрутиться. – То есть, – понижаю голос, – да, я сказала…

Медленно оседаю на стул, складываю руки на коленях.

– Объяснишь? – коротко и очень тихо спрашивает он.

Молчу…

А этому есть объяснение? Или оправдание? Есть хоть что-то, из-за чего он может меня простить?

Качаю головой, потом утвердительно киваю, потом…

Накатывают слезы, и я, не удержавшись, всхлипываю.

А он остается стоять там, где стоял.

– Она появилась несколько дней назад, – отвечаю шепотом, потому что горло перехватил комок рыданий. – Просто смотрела… Пряталась в кустах и смотрела… Я подошла к ней, а она… – кривлюсь. – Она плакала и умоляла тебе не говорить. Уверяла меня, что хочет просто видеть дочь, что у нее, молоденькой модели, не было против тебя никаких шансов, ты попросту отобрал у нее ребенка…

В этот момент Миша очень грустно усмехается.

Я замираю, поднимаю на него глаза.

Он подходит, так же, как и я, садится за стол, закрывает лицо руками.

– Не отобрал, а купил, – выдает он, не глядя на меня. – Купил! – опускает руки и с вызовом смотрит на меня. – Я платил ей за каждый день беременности! За каждый из этих двухсот восьмидесяти двух дней! – его лицо перекашивает гримаса ненависти. – Потому что эта дрянь постоянно пыталась сделать аборт! Даже на шестом месяце, когда Лизка в ее животе уже шевелилась, рванула в какую-то клинику сделать себе ранние роды!

Я вздрагиваю от услышанного.

Холодеют руки, сводит живот.

– Как? – только и могу выдавить из себя.

– А вот так! –